Горбун

– Эх, – продолжала Аврора, смахнув новую слезу. – Почему вчера я не сделала то, что намеревалась? Ведь хотела, хотела же убежать из его дома, чтобы он не нашел, – подальше, прочь из Парижа. Я не боюсь никакой работы, умею стряпать, стирать, шить, вязать, – прожила бы не хуже других. Зато с его плеч свалилось бы тяжкое бремя. На худой конец уж лучше умереть мне, чем ему.

– Что ты говоришь? Бог с тобой! – только и могла произнести гитана.

– Ах, Флора, сестрица дорогая, ты даже не представляешь, какая огромная разница между вчера и сегодня. Вчера передо мной приоткрылись ворота рая, и я лишь на миг ощутила новую жизнь, полную несказанного поистине святого счастья. Я поняла, что он меня любит.

– Разве раньше ты этого не знала?

– Ах, если бы, если бы знала, я бы уговорила его остаться в Мадриде. Зачем нам понадобился этот полный опасностей путь. Зачем нам Париж? Пале-Рояль? Бал у регента? Мы оба глупцы. Разомлели от счастья в домике садовника, а нужно было бежать спасаться! Видно, счастье возможно лишь на небесах, а на грешной земле его не бывает.

– Все-таки, что же ты решила? – спросила донья Круц, не любившая разговоров о жизни после смерти.

– Подчиниться, чтобы его спасти, – ответила Аврора.

Донья Круц обрадовалась и, легко вскочив, потянула Аврору за руку к выходу:

– Пойдем же, пойдем поскорее. Принц нас ждет.

Внезапно гитана остановилась и опять присела на кушетку. Ее улыбка угасла.

– Послушай, Аврора, знаешь ли ты, что дружба с тобой мне дается нелегко? Конечно, я чувствую и люблю не так, как ты. У меня все происходит по-другому. Но всякий раз, почему-то на моем пути возникаешь ты.

Аврора в изумлении посмотрела на Флору. Ты только сильно не переживай, – опять улыбнувшись, продолжала донья Круц, уж из-за этого я не умру, можешь быть уверена. На своем веку я еще встречу не одну любовь. Однако, совершенно точно, что, если бы не ты, я не за какие коврижки не отказалась бы от короля странствующих рыцарей красавца Лагардера. верно также и то, что после Лагардера единственный человек, которому удалось заставить мое сердце биться чаще, – это шалопай Шаверни.

– Да ты что? – изумление Авроры было столь сильным, что на время она даже позабыла о своем горе.

– Знаю, знаю, – продолжала Флора, – что его поведение для многих кажется легкомысленным. Но ничего не поделаешь, так уж я устроена. За исключением Лагардера праведники мне не по душе. Это маленькое чудовище маркиз как раз то, о чем я всегда мечтала.

Аврора взяла донью Круц за руку и с улыбкой сказала:

– Дорогая сестрица, право же сердце у тебя намного добрее, чем слова. Откуда в тебе это аристократическое высокомерие?

Донья Круц запнулась и после небольшого раздумья пробормотала.

– Похоже, ты не очень веришь в мое высокое происхождение?

– Мадемуазель де Невер – это я, – спокойно произнесла Аврора.

Гитана изумленно раскрыла глаза.

– Ты? Тебе об этом сказал Лагардер? – прошептала она, даже не подумав возражать. Упрекнуть ее в честолюбии было бы несправедливо.

– Нет. Этого он никогда не говорил. И в этом его единственная передо мной вина. Ибо, если бы сказал…

– Но тогда кто же? Кто?

– Никто. Просто теперь я знаю. Все, что со мной происходило с раннего детства, все, что помню; – со вчерашнего дня я начала понимать по-другому. Последнее время я вспоминала и записывала в дневнике мою жизнь шаг за шагом и, глядя в прошлое, сопоставляя события, сама пришла к этому убеждению. Я – тот младенец, что спал в траншее у замка Келюсов в ночь, когда убили моего отца. Теперь понятно, почему, Анри так странно на меня смотрел три недели назад во время нашего посещения рокового места у Лё Ашаза, понятно, почему он велел поцеловать мраморную статую Невера на кладбище Сен-Маглуар. И наконец, Гонзаго, человек, чье имя меня постоянно преследует, Гонзаго, который сегодня решил нанести мне последний удар, разве не он теперь муж вдовы де Невер, моей матери?

– Аврора, зачем ему понадобилось представлять принцессе меня и убеждать семейный совет, что я ее дочь? – перебила гитана.

– Ах, милая Флора. Разве мы можем ответить на все вопросы? Ведь мы с тобой еще совсем молоды. Наши души не зачерствели, а ум не в состоянии постигнуть изощренных нюансов человеческой злобы. Впрочем, это и не нужно. Понять до конца, зачем ты понадобилась Гонзаго, я не могу. Но вижу, что в его руках ты – послушный инструмент. Мне это было ясно еще вчера. А сейчас, надеюсь, станет ясно и тебе.

– Карамба! Что же это? Чувствую, – все так и есть, как ты говоришь, – пробормотала донья Круц, нахмурившись и слегка опустив веки. – Что же нам делать?

– Только вчера, – продолжала Аврора, – Анри признался, что меня любит.

– Только вчера? – удивилась гитана.

– Но почему? Почему, спрашивается, он так долго молчал? – размышляла вслух Аврора. – Да потому, что ему мешала простая человеческая деликатность. Ведь он знал о моем аристократическом происхождении и огромном наследстве. Это его от меня отчуждало, воздвигало между нами непреодолимую преграду.

Заметив на лице доньи Круц улыбку, Аврора нахмурилась.