Горбун

– Выслушайте меня, и да возблагодарит вас Господь любовью вашей единственной дочери! Я знаю, что приговорен к смерти, хотя приговор был оглашен лишь после того, когда меня удалили из-зала суда. Вердикты Пылающей палаты обжалованию не подлежат и не пересматриваются. Впрочем, насколько известно, однажды это правило было нарушено. Еще при покойном короле Граф де Боссю, осужденный за отравление курфюрста фон Гесса, избежал смертельной участи, так как итальянец Гримальди, осужденный за несколько других тяжких преступлений, – (ему было нечего терять), – в последний час решил облегчить свою душу. Он написал госпоже Ментенон письмо, в котором признался, что немец был отравлен не графом де Боссю, а им самим, автором упомянутого послания Джузеппе Гримальди. Однако в нашем случае на саморазоблачение истинного преступника надеяться не приходится. Да собственно и не об этом я хотел сейчас с вами говорить.

– Но если есть хоть маленькая надежда… – начала госпожа Гонзаго.

– Надежды нет, – убежденно промолвил Анри. – Сейчас три часа дня. В семь стемнеет. Как только наступят сумерки, сюда прибудет специальный эскорт и доставит меня в Бастилию. Около восьми вечера я уже буду во дворе, где совершаются казни.

– Поняла! – воскликнула принцесса. – Поняла. Сейчас я немедленно соберу группу из верных крепких бойцов, и по пути вашего следования…

Лагардер грустно улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Нет, сударыня, вы не поняли. Сейчас объясню. На пути между Шатле, где мы находимся сейчас, и последним пунктом моего назначения Бастилией будет сделана остановка на кладбище Сен-Маглуар.

– На кладбище Сен-Маглуар! – дрожащим голосом повторила принцесса.

– Именно там, сударыня, – горько усмехнувшись, пояснил Лагардер, – ибо убийца должен перед могилой своей жертвы совершить ритуал публичного покаяния. Не так ли?

– И это будете делать вы, Анри! – в ужасе воскликнула госпожа де Гонзаго. – Вы не жалевший своей жизни, чтобы защитить Невера! Вы, наша судьба и наш спаситель!

– Не говорите так громко сударыня! Перед могилой де Невера будет стоять плаха с топором. Там палач мне отрубит правую кисть.

Принцесса закрыла ладонями лицо. В другом конце комнаты Аврора младшая, опустившись на колени у окна, горячо молилась.

– Несправедливо, не так ли, сударыня? И сколь бы незначащим ни было в свете мое имя, как тяжко расставаться с жизнью, оставляя о себе дурную позорную память!

– Но чем вызвана эта бессмысленная жестокость?

– Председатель Сегре сказал: – ответил Лагардер, – «Нельзя попустительствовать тому, чтобы герцога или пэра убивали, как первого встречного. Убийца должен быть примерно наказан для острастки других».

– Но ведь преступник не вы! Регент не допустит.

– Пока приговор не был оглашен, регент мог все, а сейчас, если только нестоящий убийца не сознается… однако, же речь не о том. Я вот о чем хотел вас просить, сударыня; это моя последняя просьба. В ваших силах сделать так, чтобы моя смерть вместо позора прозвучала бы благодарственной песнью мученика. Вы можете оправдать меня в глазах общества. Хотите ли вы это?

– Хочу ли я? И вы еще спрашиваете! Что я должна предпринять?

Лагардер заговорил еще тише. Не смотря на твердый ответ принцессы, его голос дрожал:

– Церковная паперть от могилы де Невера совсем близко. Если мадемуазель Аврора в подвенечном платье будет дожидаться на пороге храма, если там же будет находиться священник в праздничном облачении, если вместе с ним будете и вы, сударыня, если сопровождающие меня конвоиры согласятся, (возможно, для этого их вам придется подкупить), – предоставить мне несколько минут, чтобы успеть преклонить колени перед алтарем…

Принцесса, услышав эти слова, задрожала от волнения.

– Но вижу, вас это испугало? – Лагардер устремил на госпожу Гонзаго печально вопросительный взор.

– Говорите, говорите же, не теряйте времени, – с решимостью промолвила принцесса.

– И если священник, – продолжал Лагардер, – с согласия госпожи принцессы де Гонзаго перед ликом Всевышнего благословит и скрепит брачный союз между шевалье Анри де Лагардером и мадемуазель де Невер…

– Клянусь спасением души моей! – воскликнула Аврора де Келюс. От готовности пойти на подвиг она словно сделалась выше. – Все произойдет именно так, как вы сейчас сказали!

Глаза Лагардера просияли. Он пытался губами поймать ее руку, чтобы к ней прикоснуться в благодарном поцелуе. Но принцесса вместо того, чтобы протянуть ему руку, порывисто обняла Лагардера, крепко прижав его всего к своему сердцу. Аврора младшая это видела. И не только она. Как раз в этот миг на пороге появились конвоиры. Но госпожа Гонзаго, не обращая на них внимания, пылко продолжала:

– И после этого кто посмеет заявить, будто вдова де Невера, двадцать лет не снимавшая по нему траур, собственноручно благословила союз родной дочери с убийцей своего мужа и ее отца. Великолепное решение, сын мой! На сей раз я угадала!

– Да, угадали, – пробормотал он. – О, теперь мне еще больше жаль расставаться с жизнью. До этого момента мне казалось, что теряю лишь одно бесценное сокровище…