Горбун

«Я часто плачу, матушка, потому что даже став взрослой, осталась ребенком, способным смеяться и плакать одновременно. Наверное, прочитав несвязные строки, в которых описаны мои впечатления от боевой схватки одного против шестерых, устроен двух идальго: дядюшки Мигеля и племянника дона Санчо, мои первые уроки чтения по учебнику фехтования, детские немудреные игры и забавы, вы подумаете: „Она – глупа“. Так оно и есть. От радости я порой теряю голову. Речь идет не о светских развлечениях: дворцовых балах, пирушках и прочих удовольствиях, которые меня никогда не интересовали, а о радости души и сердца, – радости от того, что меня любят, и от того, что я сама способна любить».

«Нам пришлось оставить Памплону, где мы уже успели обжиться и не то, чтобы разбогатеть, но, по крайней мере, свести концы с концами. Став известным мастером, Анри не бросался с жадностью на заказы, а стремился больше времени уделять моему воспитанию. Тем не менее, ему даже удалось сделать некоторые накопления.

Однажды, (в ту пору мне было около десяти лет), он вернулся домой чем то обеспокоенный. Его тревога возросла, когда я ему рассказала, что в течение дня какой то господин в сером плаще слонялся по улице, время от времени поглядывая на наше окно. Анри тут же, не притронувшись к ужину, принялся проводить в порядок свою шпагу. Затем он оделся, будто готовился к дальней дороге. Наступила ночь. Он надел на меня теплую кофту и зашнуровал на мне высокие ботинки, потом взял шпагу и вышел на улицу. Я затаив дыхание ждала. Наконец он вернулся и, ни слова, ни говоря, принялся собирать вещи.

– Мы уходим, Аврора, – сказал он.

– Надолго? – спросила я.

– Навсегда.

– Как? – воскликнула я, глядя на наше неказистое имущество.

– Мы все это бросим?

– Что поделаешь, – сказал он, грустно улыбаясь. – Сейчас на углом мне повстречался один бездомный бродяга. Когда я предложил ему здесь поселиться, он был вне себя от радости. Так уж устроен мир, дитя!

– Куда же мы пойдем? – допытывалась я.

– О том известно лишь Господу Богу, – он пытался казаться веселым. – В путь, малышка Аврора. Пора!

Мы вышли из дома. Сейчас мне придется поведать вам, матушка, нечто ужасное. Чувствую, как дрожит мое перо, однако не хочу ничего от вас скрывать. Когда мы спустились с крыльца, посреди пустынной улицы я увидела какой-то темный предмет. Анри хотел меня увести в сторону поближе к домам; но, пользуясь, что его руки были заняты поклажей, я от него ускользнула и с любопытством бросилась к странному предмету. Анри только успел приглушенно воскликнуть: „Не ходи!“ Я никогда ничего не делала против его воли. Но сейчас он поздно спохватился. Я уже наклонилась над тем, что оказалось прикрытым плащом телом мужчины. В слабом свете одинокого фонаря его плащ показался мне знакомым. Я подняла прикрывавшую лицо ткань и узнала таинственного соглядатая, что целый день мне мозолил глаза перед окном. Он лежал мертвый, застыв в кровавой луже. От ужаса я потеряла сознание, и лишь спустя некоторое время поняла, что страшный мертвец – дело рук моего друга, когда он с обнаженной шпагой выбежал на улицу. Значит, этот человек был для меня опасен, и Анри опять пришлось рисковать своей жизнью ради меня. Конечно, ради меня. В этом не было сомнений».

«…Я очнулась среди ночи. Рядом никого не было. По крайней мере, так мне показалось. Комната, в которой я находилась, была беднее, чем та, что мы недавно оставили. Обыкновенно такие каморки имелись на втором этаже испанских ферм, которыми владели бедные идальго. Снизу, где находилась общая комната, едва слышно доносились голоса. Я лежала на старой изъеденной жучком деревянной кровати со стойками на соломенном матраце, покрытом простыней, сшитой из нескольких лоскутов дерюги. Сквозь окна, лишенные стекол, светила луна. Напротив, росли два больших пробковых дуба. Их ветви, подрагивая на ночном ветру, почти достигали карнизов спальни. Я шепотом позвала Анри. Он не ответил. Приподняв голову, я сквозь проем разглядела, как у самой земли промелькнула тень; через секунду у изголовья кровати появился Анри. Он прижал палец к губам, чтобы я молчала и прошептал:

– Нас выследили. Он там внизу.

– Кто? – спросила я.

– Сообщники того, что остался на улице Памплоны.

Вспомнив об окровавленном трупе, я затряслась с головы до пят и едва опять не упала в обморок. Анри, сжав мне ладонь, быстро давал наставления:

– Они только что были возле нашей двери. Я просунул руку в кольца как засов. Они не поняли, какое препятствие возникло на их пути, и отправились за ломом, чтобы взломать замок. С минуты на минуту должны вернуться.

– Чем же вы им не угодили, что они так настойчиво вас преследуют?

– Я вырвал из их когтей жертву, которую они уже приготовились растерзать. Грязные шакалы.

„Конечно, всему виной я“, – подумала я. Прежде беззаботный блистательный красавец шевалье теперь от кого-то скрывался, словно преступник. Он пожертвовал собой ради меня. Почему?

– Отец, – сказала я, – дорогой, оставьте меня здесь и спасайтесь. Умоляю вас!

Он прикрыл мне рот ладонью.