Гордиев узел Российской империи

Интересно, что после первого раздела Речи Посполитой в России, где Литовский статут был известен давно (к нему обращались еще во времена Алексея Михайловича), похоже, тоже забыли о существовании оригинальной версии: например, когда были присоединены Витебщина и Могилевщина, то с целью знакомства с правом, действовавшим на территории ВКЛ, был сделан приблизительный перевод с польского издания 1744 г., полный неточностей и ошибок354. Благодаря трудам комиссии кодификации законов, которую создали в начале царствования Александра I355 и под эгидой которой работала группа, сравнивавшая польско-литовское и российское право, во главе с доктором Адамом Повстанским356, его помощник (а кроме того, неутомимый секретарь Чарторыйского) Базилий Анастасевич в 1811 г. сделал полный перевод Литовского статута на русский язык, который был опубликован в двух томах на двух языках, русском и польском. Перевод был сделан с последнего польского издания 1786 г. Третьего Литовского статута 1588 г. За этот труд Б. Анастасевич получил благодарность от царя. И хотя каждая статья была прокомментирована по-русски (и был сделан указатель на русском языке), издание было малопригодно для использования в местных судах из-за специфической терминологии. Поэтому в «прежних польских губерниях» пользовались учебником, изданным и переизданным на русском языке в 1808 и 1810 гг. еще одним членом комиссии, Бучинским357. В 1816 г. известный филолог Самуил Богумил Линде лично вручил Александру I подробное исследование, посвященное Статуту и опубликованное в Варшаве. Основным центром изучения этого памятника европейского права стал Виленский университет: в 1819 г. здесь был вновь переиздан Статут, правда, только на польском языке. Это побудило в 1821 г. председателя Государственного совета П.В. Лопухина возобновить работу по кодификации законов империи, прекращенную в 1812 г., когда М.М. Сперанский попал в немилость. Лопухин начал вести переписку с Линде, который, в свою очередь, поддерживал тесные связи с Анастасевичем, постоянно жившим в Петербурге, все они общались с профессорами права Виленского университета, занимавшимися сравнением разных списков Статута. В мае 1822 г. в Вильне была создана при поддержке канцлера Н.П. Румянцева комиссия по подготовке нового трехтомного издания во главе с Яном Зноско и секретарем Казимиром Контрым358, в ее состав входили также И. Лелевель, И. Данилович359 и И. Лобойко360. И хотя работа комиссии была практически уже завершена, ее пришлось приостановить из-за политического процесса филоматов и филаретов 1823 – 1824 гг. Центр подготовки был перенесен в Петербург, где в 1828 г. во II Отделении личной императорской канцелярии императора Сперанский взялся за составление Полного собрания законов Российской империи. Ф. Малевский, сын бывшего ректора Виленского университета, привлек для работы в комиссии своего преподавателя, лучшего тогдашнего знатока Статута И. Даниловича, которого в то время немало печатали в немецких университетских городах. Это произошло в начале 1830 г. Оставалось десять лет до того, как Николай I запретит любые ссылки на этот кодекс законов.

Цель вышеприведенных объяснений заключается в том, чтобы подчеркнуть, что в тот момент, а именно в ноябре 1827 г., когда киевский военный губернатор ссылался на Литовский статут, «оправдывая» свое предложение о русификации, ни одного переиздания Статута на оригинальном языке не было. Неужели П.Ф. Желтухин не знал о существовании оригинальной версии Статута или не понимал, что язык, на котором Статут был написан, отличался от русского? Можно допустить, что появление переводов Статута с польского языка на русский ввело его в заблуждение. Однако более достоверной версией представляется то, что Желтухин с помощью умелого использования лингвистических тонкостей пытался найти аргументы для присвоения культурного наследия этого региона. Ревизор переживал, что практически во всех административных и судебных органах, даже в Васильковском и Киевском уездах, где согласно указу от 14 декабря 1797 г. следовало использовать русский язык, господствовал польский, «от сего происходит, – добавлял он, – величайшее затруднение для жителей, которые вообще малороссияне». Он был убежден в том, что украинский язык ближе к русскому, чем к польскому. Далее он указывал на то, что это проблема не только двух упомянутых уездов, она существует и в Черкасском, Чигиринском и Звенигородском уездах, где кроме поляков жили малороссы и русские. В делопроизводстве русский язык постоянно смешивался с польским. Служащие знали русский язык плохо либо вовсе им не владели. В Богуславском уездном суде один судья говорил лишь по-русски, в то время как второй – только по-польски, и друг друга они совсем не понимали.