Гордиев узел Российской империи

В ответ князь Чарторыйский и граф Новосильцов, тогда еще близкие друзья, выдвинули несколько шаткие, хотя с виду и убедительные аргументы. Тезис об избыточном количестве дворянства был для них неприемлем: «Сословие сие не преумножится новыми дворянами но только дворянами покойной Государыней Императрицей и покойным Императором дворянами признанными и таковыми от всех признаваемыми. Для прекращения всех существующих недоумений подтверждено будет сие их преимущество, коего лишить их ни с которой стороны не могло бы быть угодно».

Князь Чарторыйский мог вести себя столь решительно, поскольку знал, что мир с французами, т.е. и с поляками из Княжества Варшавского, вынуждал к определенным шагам в интересах поляков в России, чьи взоры, полные зависти, были обращены в сторону Варшавы. Звезда же Сперанского тогда только взошла и озарила небосклон. Петербургские салоны были очарованы новым послом Наполеона маркизом А. – Л. де Коленкуром и забыли грубость Р. Савари. Поговаривали о совместной франко-русской кампании против англичан в Индии. Все это очень не нравилось защитникам погруженной в себя и обособленной России, в частности военному министру Аракчееву, которого Александр держал для противовеса франкофилам и космополитам, однако теперь царь не мог себе позволить вызывать недовольство поляков. В ожидании дополнительной оценки проекта Государственным советом (21 января 1808 г. проект был передан тайному советнику И.А. Вейдемейеру), Сенат заслушал указ царя от 6 марта, в котором признавалось отсутствие возможности получения необходимых доказательств от шляхтичей «польских губерний», а также продлевался срок «до дальнейшего впредь распоряжения»198. Чарторыйскому удалось добиться значительного успеха, но меньшего, чем он ожидал.

12 марта 1808 г. М.И. Комбурлей, волынский гражданский губернатор (в период с июня 1806 г. по конец 1815 г.), еще до получения нового указа выслал новому министру внутренних дел А.Б. Куракину план антинаполеоновских мер, в котором пытался совместить позицию Аракчеева с пропольскими тенденциями. Поскольку в его губернии насчитывалось более 30 тыс. польской чиншевой шляхты мужского пола (вновь данные 1800 г.; он подает ее категории по-польски: околичная, служилая и чиншевая), то лучшим решением этой проблемы, по его мнению, было бы сформирование из нее полков по образу казацких – подобная милитаризация (в духе прежних планов Зубова) не могла не понравиться военному министру, склонному, как мы видели, к контролю за всеми «нестабильными» слоями. Впрочем, он писал, что «для возбуждения охоты к службе считаем нужным полкам сим дать какие либо польские названия как то: Польская гвардия, Народная кавалерия, шляхетский Легион, и проч.». Заинтересовавшись этой идеей, император предложил 20 апреля 1808 г. обсудить ее в Комитете и приобщить к проекту; а Аракчееву царь разрешил немедленно приступить, в очередной раз, к переписи всех мужчин в возрасте от 17 до 35 лет, которые принадлежали к шляхте во всех присоединенных губерниях. Указ был передан Куракину 8 июля 1808 г. с указанием, чтобы его исполнение было возложено на сельскую и городскую полицию, а в целях обеспечения мобилизации и последующей выучки полков попавшие под перепись шляхтичи не должны были менять местожительство.

Противоречие было налицо. Куракин ответил через 2-й департамент Сената, что не только окончательное решение о статусе шляхты до сих пор не принято в Государственном совете, который продолжает рассмотрение доклада прежнего Комитета по благоустройству евреев, но и указом Сената от 9 марта 1808 г. не определен окончательный срок, что вроде бы дает основания к тому, что вся польская шляхта будет признана199. Военному министру ничего не оставалось, как немедленно обратиться в Государственный совет с целью противопоставления своей позиции взглядам министров, входившим в упомянутый Комитет. Его позиция была нами уже представлена ранее в связи с обсуждением проектов переселения. Видно, с каким упорством генерал противоборствовал господствующей в это время либеральной атмосфере. Желая, чтобы его выступление в Государственном совете выглядело более убедительным, он привел с собой своего приятеля, генерала М.М. Филозофова, прежнего главнокомандующего войсками в Белоруссии при Павле I, и представил его в качестве эксперта. В дневнике заседаний Совета сохранились выступления обоих200.