Гордиев узел Российской империи

Министр полиции Вязмитинов, со своей стороны, просил киевского губернатора дать объяснение в связи с жалобой предводителя дворянства. Губернатор, пересказав всю историю от момента «выявления» в 1795 г. 40 057 «лиц [мужчин] польской нации» (данные в очередной раз изменены), которых называют чиншевой или околичной шляхтой (вновь та же путаница), подает подробные сведения о ее непостижимом появлении среди истинных, хоть и обедневших шляхтичей, которые жили, платили оброк или выполняли какие-то повинности в отношении помещиков, – эти люди затесались сюда из «простых классов», а далее следовало вновь перечисление того, от чего они уклонялись, по мнению губернатора. Он причислил к ним 43 беглеца из Литвы, о которых 10 мая 1809 г. уже сообщал минский губернатор, «вольных людей» без надела земли, «слуг [очевидно, украинцев. – Д.Б.], которые выучили польский», беженцев из Галиции и Княжества и даже русских дезертиров, сменивших фамилии. Ситуация еще более усложнилась после проведения упомянутой выше «проверки» результатов переписи 1811 г.210

Министр полиции не хотел, чтобы «скандал» разгорался и 22 июля 1815 г. ограничился коротким ответом, что полицейскими комиссиями «не было допущено каких-либо притеснений или злоупотреблений» относительно этих людей. Он хорошо понимал, что порядок в деревне в значительной мере зависит от шляхетской полиции, поэтому стремился избежать провокаций211. Зато министр финансов Д.А. Гурьев воспользовался случаем, чтобы напомнить, что вопрос о статусе чиншевиков остается нерешенным после провозглашения императорского указа от 6 марта 1808 г., отложившего «до дальнейшего впредь распоряжения» окончательный срок представления неопровержимых доказательств происхождения.

Представленные в раздутой форме налоговые потери вновь привели к большому скандалу. Гурьев воспользовался аргументом, к которому часто прибегали еще до 1808 г., о ненормальности исключительного положения, в котором оказались «польские губернии», где лица, которые должны доказать свое происхождение, оставлены в покое, тогда как в других частях империи они автоматически были бы отнесены к податному сословию и восстановлены в правах лишь после представления достоверных доказательств своего происхождения. Тем временем, эти лица, как подчеркивал министр, который не входил в детали, составляли в западной части империи свыше 200 тыс. душ мужского пола. К тому же среди них объявился подозрительный элемент, о котором писал киевский губернатор; министр с растущим раздражением перешел к перечислению приводимых губернатором примеров, добавляя, что 12 407 подозрительных лиц, появившихся после 1795 г., было установлено лишь благодаря стараниям ревизоров Киевской губернии. Эти якобы новые шляхтичи, по словам Гурьева, который к этому времени уже говорил повышенным тоном, абсолютно не способны объяснить, кто они такие и откуда происходят, у них нет никаких документов. И очевидно не зная историю, министр добавлял, что они не могут происходить с Украины, потому что разговаривают по-польски, а там, как всем известно, крестьяне разговаривают на малороссийском наречии. Кроме того, завершил он, они католики, следовательно, должны были откуда-то туда приехать212.

В подобной послевоенной истерии – впоследствии лишь Сталин отличится большей подозрительностью ко всем, кто вернется с войны, – возобновилась охота на фальшивых шляхтичей. Приводимые выше аргументы, которые скорее напоминали рассуждения блаженных, легли в основу указа от 20 января 1816 г., в котором слово в слово повторялось мнение Гурьева, воспользовавшегося подсказкой киевского губернатора. Этот указ устанавливал «разбор» подозрительных лиц, обнаруженных в 1814 г. после пересмотра переписи 1811 г.213

Сенат предложил комиссиям, которые уточняли ревизские сказки (списки обложенных налогом), т.е. местным дворянским собраниям, провести данный «разбор» и выслать доклады в полицию и казенные палаты, чтобы затем передать их в Министерство финансов. Использование в указе формулировки «старая шляхта» свидетельствует о смехотворно низком уровне знаний новых кадров, появившихся в результате смены практически всех министерских постов. По их мнению, понятие «старая шляхта» включало в себя группу лиц, подтвердивших свое происхождение в 1795 г., которых следовало отличить от «новой», а priori подозрительной. Естественно, это не означало, что «старая» шляхта была надежней «новой». Однако данная ревизия свидетельствовала об осознании необходимости проведения в присоединенных губерниях учета всех, о ком забыли214.

Подготовка деклассирования еще до начала Польского восстания