Гордиев узел сексологии (Полемические заметки об однополом влечении)

Отец в ходе конфликта держался в стороне. Он не принял гомосексуальность сына. “Когда я заговорил с ним о несправедливости матери, он мне коротко отрезал: об этом тебе лучше побеседовать с каким–нибудь гомиком”.

Предварим анализ этой истории кратким отступлением от темы.

Лев Клейн — талантливый археолог, сделавший важное открытие. В полированных каменных предметах, именуемых “зооморфными скипетрами”, он распознал инструменты, которыми шаманы (или жрецы) дефлорировали в древности девственниц. Врач охотно верит, что скипетры увенчаны изображением головы единорога. Пусть же и археолог поверит специалисту–сексологу, что в переданной им истории речь идёт о той самой идентификации гомосексуального сына с матерью, которую Клейн так упорно отрицает.

В самом деле, почему их борьба была столь ожесточённой? Виной тому не одна лишь приверженность матери гетеросексуальной морали; в противном случае она не примирилась бы с гомосексуальностью сына никогда. Дело и не в её обманутых надеждах обзавестись внуками. В конце концов, в семье есть и гетеросексуальный сын. Секрет её ожесточения в том, что Йозеф, с которым она отождествляла себя, обманул её подсознательное желание самой приобщиться к мужским возможностям и достоинствам. (Многие женщины в глубине души мечтают хотя бы на время обзавестись половым членом и стать мужчиной). Веди он себя “как надо”, она через любимого сына, своего мужского двойника, как бы реализовала то, в чём ей отказала природа. Он же, вместо того, чтобы, подобно принцу из сказки, покорять девичьи сердца, полез в постель к мужчине.

Не будем, однако, преувеличивать степень её “зависти к мужскому члену”. Главным было всё–таки её женское начало. Сын знал об этом доподлинно, ведь с ранних лет он мыслил и чувствовал заодно с ней. Потому–то его так больно ранило двойное предательство матери: сомневаясь в его вкусе и в способности любить (именно так расценивал Йозеф оскорбления в адрес любовника), она отрекалась от своих же ценностей, воспринятых её сыном. Потому–то он и бросает ей с горечью: “Ты мне не мать!” Но недаром Йозеф знал её как себя самого. В конце концов, он избрал единственно верный способ убедить мать в её неправоте. Как только он привёл своего любовника, она тут же узнала в нём предмет своих же тайных женских желаний. Выбор, сделанный сыном, оказывается, был её выбором, абсолютно соответствующим её собственным представлениям о мужской красоте и о счастье в любви. Единство и полное взаимопонимание матери и сына воскресли вмиг, как Феникс из пепла.

С отцом всё было по–иному. Выбор Йозефа был ему абсолютно чужд; в характере сексуальных предпочтений у них с сыном не было ничего общего. Потому–то отец уклонился от суждений по поводу споров сына с матерью, с горечью отослав его за советом к гомикам.

Интересна мысль Андрея Ткаченко (1999). Он пишет о привычке многих геев и транссексуалов оценивать свои мужские и женские качества, всматриваясь в зеркало. Автор трактует такое пристрастие как нарушение половой идентичности. Мало того, он проводит при этом параллель с психическим расстройством — синдромом дисморфомании (болезненной убеждённостью человека в своём уродстве или, по крайней мере, в наличии у него серьёзных физических дефектов). Но ведь и вполне гетеросексуальные мужчины смотрятся в зеркало часто и охотно. “В одном из крупных универмагов Стокгольма группа шведских психологов установила большое зеркало и скрытую камеру. В течение одного дня в зеркало заглянуло 412 женщин, чтобы поправить причёску, и 778 мужчин, чтобы полюбоваться собой”. (Ильин Е. П., 2002). Сексологи вполне благодушны, оценивая привязанность к зеркалам, свойственную иным геям. Кое–кто из них ищет у себя женские черты, унаследованные от матери. Такие поиски отразились в многочисленных рисунках Леонардо да Винчи, любившего изображать себя в женском виде. Даже у знаменитой Джоконды находят портретное сходство с самим художником. Словом, речь идёт всё о той же склонности гомосексуала идентифицировать себя с матерью, о которой пишут психоаналитики и которую отрицают противники психоанализа.

Фрейд не только открыл в науке новый мир; он был на редкость прозорлив и в частностях. Разумеется, многие из его догадок получили у его последователей иное истолкование; часть из его предположений отвергнута. Но это вовсе не означает, что устарел сам психоанализ, что сегодня ему уготовано место в музее где–то рядом со станком первопечатника Гутенберга.