Гордое сердце

— Лучше я тебе пожелаю спокойной ночи, прежде чем мы поругаемся. Бедняжка Сюзи! — Она нагнулась и слегка прикоснулась губами к волосам Сюзан. — Я жутко ревновала тебя, Сюзан. Ты всегда была намного красивее меня, и ты делала все во сто крат лучше. Но я уже не ревную тебя. Лучше быть самим собой. По крайней мере я знаю, чего хочу, — говорила она, идя наверх, молодая, жесткая и непоколебимая. — Я живу, — добавила она, — а ты — труп.

Она ушла, но слова ее продолжали звучать. Сюзан словно слышала их эхо. Это она — труп! Она, которая страдала так, как Мэри вообще не была способна! Мертвые страдать не могут. В этот момент она столь ярко ощущала в себе биение жизни и связь со всем миром, что даже сквозь полуприкрытые веки видела распадающиеся угольки в угасающем огне, качающиеся кроны деревьев и яркие звезды на черном небе. Она упивалась каждым мгновением своей жизни, где бы ни была и что бы ни делала. У Мэри такой жизненной силы не было. Вся предыдущая жизнь, которую она себе определила и прожила, была всего лишь началом, подготовкой к тому, что должно наступить.

Сюзан накинула пальто и вышла из дому, направившись по замерзшей заснеженной земле к риге. Она зажгла лампу и развела огонь в большой железной печи.

Вокруг быстро распространялось тепло. Сюзан без отдыха работала до полуночи. Она ощущала в себе необыкновенную силу, которая словно перетекала откуда-то изнутри в кончики пальцев. Она создавала фигуры людей с абсолютной уверенностью: мужчину, женщину и детей.

В полночь она закончила и отошла в сторону. Затем подложила в печку дров, уселась и долго смотрела на результат своей работы. Вот теперь они должны быть понятны для всех, потому что она придала им окончательную форму. Оставалось только довести работу до конца. Рассматривая их, она поняла, что сделала скульптурный портрет собственной семьи. Мужчина сильно походил на Марка. В наклоне женской головы ей почудилось что-то знакомое — она узнала саму себя. Она быстро встала, сделала несколько шагов и остановилась перед фигурой мужчины. Взглянула вверх. Да, это лицо Марка. Как странно, что, пока он был жив, она не была в состоянии изобразить его так, чтобы он казался живым. А теперь, хотя Марк уже мертв, он — жив. Его лицо получилось таким же, как и при жизни — взгляд неуверенный, но ласковый и невероятно добрый. Но женская фигура отворачивается от него и сейчас.

Если бы Марк стоял здесь, с нею, он снова был бы горько разочарован.

«Ты вылепила нас, — сказал бы он медленно, а после спросил бы: — Почему ты отворачиваешься от меня, Сюзан?»

Но его тут нет. И никогда уже не будет. Когда утих укол пронзительной боли, она осознала: «По крайней мере, он уже никогда не будет чувствовать себя оскорбленным. Я бы снова и снова наносила ему раны, потому что моделью всего, что я создаю, является моя жизнь».

Да, именно это Мэри никогда не смогла бы понять. Путешествия, случайные встречи и разлуки с людьми, которые ее не интересовали и которых не интересовала она, не имели отношения к ее жизни. Она не могла жить в суетном мире, ее мироощущения исходили из глубины собственной души.

Сюзан закрыла свою работу старым покрывалом, погасила лампу, засыпала песком тлеющие в печке угольки и вышла в ночь. Небо было черным, в темноте смутно белел снег. Ветра не было. Замерев, она стояла, ощущая пронзительное одиночество.

«Неужели я была рождена для того, чтобы жить в одиночестве?»

Воздух был холодным и сухим. Дом был так же тих, как и ночь. Она прокралась по лестнице в свою комнату и долго лежала без сна. Марк сейчас надежно защищен от любой боли, которую она могла бы причинить. Ей уже не надо быть предусмотрительной, теперь она может идти своим путем, потому что ее любимый лежит в могиле и уже не может быть огорчен тем, чем живет она. Даже в своем отчаянии она была совершенно свободной. Она смирилась с одиночеством.

Часть III