Гордость

Ну ладно, я напоминаю себе, что сегодня особенный день, не позволю я этим новым соседям мне его испортить. Моя старшая сестра Дженайя возвращается домой после первого года в колледже, практика у нее закончилась, так что остатки каникул она проведет со мной. Мама задумала грандиозный Праздничный Ужин. Я взбиваю свои густые непокорные кудряшки, влезаю в старые джинсовые шорты. Шорты мне достались от Дженайи и в этом году стали теснее, чем в прошлом. Мама все шутит – в семнадцать лет у тебя наконец-то появились формы; не то чтобы они мне были так уж нужны. На сестер Бенитес гаитянско-доминиканского происхождения и так слишком много обращают внимания и на улице, и в школе.

Сама-то я заспалась, а вот мои младшие сестры Марисоль, Лайла и Кайла уже смеются и шутят на кухне – помогают маме готовить Праздничный Ужин: чистят бататы, маринуют курятину, варят бобы-хабичуэлы, вымачивают соленую сушеную рыбу для бакалао. Папуля, видимо, тоже еще спит – он вчера работал сверхурочно, а еще я знаю, что ему не по душе вся эта суета. И я его понимаю.

Мне иногда кажется, что лучше слушать рев автобусов, дребезг легковушек и грохот музыки, чем постоянную болтовню сестер – да и мамину тоже. Она из всех самая громогласная и порой говорит такое – туши свет. Самые тихие в нашей семье – папуля, Дженайя и я. Все мы любим устроиться на диване, почитать книжку или посмотреть документалку, а не сплетничать с мамой.

Иду в сторону кухни и вижу: на другой стороне улицы к свежеотремонтированному дому подъезжает джип с тонированными стеклами. Прибыли! Мы поназаключали пари, кем окажутся эти идиоты: чернокожими богатеями или белыми богатеями. Одно-то точно: такой дом по карману только богатеям. Пассажирская дверь открывается, и – вот сейчас выиграю пари! – я ору во весь голос:

– Богатенькие приехали!

Ко мне тут же подскакивает Марисоль – она меня на два года младше. Не потому, что она у нас самая шустрая, а потому, что у нее самая большая ставка. Мы с моей жадной до наживы сестричкой, она же Мари Денежка, поставили целых двадцать долларов на то, что в дом въедет молодое семейство белых: дело в том, что такое происходит по всему Бушвику.

– Вылезай, белый парень, вылезай, – приговаривает Марисоль, хлопая в ладоши и поправляя на носу очки с толстыми стеклами. – Сейчас денежек заработаем!

Но с пассажирского сиденья вылезает темнокожая женщина – тут как раз входит Лайла и орет:

– Ага! Мы выиграли! Гоните деньги!

Они с ее близняшкой Кайлой поставили на то, что в дом въедет рэпер или баскетболист с женой-супермоделью – и мы все прославимся уже потому, что живем в том же квартале.

Но тут наружу выпрыгивает водитель, а за ним еще двое пассажиров – и мы просто не верим своим глазам. С заднего сиденья появляются двое просто обалденных парней. Замечательных чернокожих парней. Мы с Марисоль, похоже, проиграли пари, но ничуть не жалеем.

Все семейство собирается на тротуаре – вид у них такой, будто они попали в чужую страну. Я смотрю на них и понимаю, что существует разница между одеждой дорогой на вид и по-настоящему дорогой. Женщина вся в белом, как будто собралась на вечеринку на яхте, темные очки подняты наверх и поддерживают длинные блестящие волосы. На мужчине небесно-голубая рубашка с закатанными рукавами, и у него темные очки на носу. И с ними двое парней.

– Ну. Ни. Фига. Себе. – Как всегда, первой дар речи обретает Лайла. – Кто же они такие?

– Рэперы и баскетболисты. Гони деньги, Марисоль! – вступает Кайла.

– А вот и нет! У парней вид такой, будто они поют в бой-бэнде, – говорит Лайла. – Вон как одеты. Уж я баскетболиста-то как-нибудь опознаю. А рэпер такие ботинки ни за что не наденет.

– Точно, эти в бэнде, а не в банде. А у нас тут сплошные банды. Им тут не место, – говорю я.

– Да ты посмотри, какие лапушки. И ведь примерно нашего возраста? Пойдем поздороваемся. – Кайла хватает близняшку за руку и выскакивает из спальни. Близняшки как раз закончили седьмой класс, и, с тех пор как им исполнилось тринадцать, они только и знают, что трепаться о шмотках, музыке и мальчиках. Кстати, внимания им – с их одинаковыми одежками и прическами – перепадает побольше, чем мне, Марисоль и Дженайе, вместе взятым.

Я кидаюсь вдогонку за сестрами, но тут из кухни выходит мама и разом меня останавливает, протянув поперек дороги деревянную ложку.

– А вот и нет, – говорит она, упершись рукою в бок. А потом поворачивается к двери. – Кайла и Лайла! А ну назад!

Близнецы с топотом возвращаются в гостиную.

– Но мама, – пытается переубедить ее Марисоль, – новые соседи приехали! Кстати, чернокожие!

Мама опускает деревянную ложку и поднимает брови. Волосы ее убраны под цветастый атласный платок, серьги – золотые кольца – свисают почти до плеч. Она вырядилась в свои любимые розовые велюровые треники, хотя на кухне будет жарко, точно в аду. Только нижняя губа подмазана ярко-красной помадой, а румяна на темно-коричневых щеках свидетельствуют о том, что она решила расстараться ради папули. Я заранее знаю, что она скажет дальше, и начинаю мысленный отсчет. Пять, четыре, три…