Гордость

– Я не о том, – всхлипывает она. Я поглаживаю ей кожу на голове, и тут все прорывается наружу. Дженайя у нас всегда была очень чувствительной. Если я бешусь, потому что папуля меня пристрожил, она может на меня наорать только за малейший намек, что я разочаровала нашего отца. – Понимаешь, Зи, он не как все. В колледже были у меня знакомые парни, ничего, нормальные. Но никто мной особо не интересовался. Знаешь, насколько у нас в колледже девчонок больше, чем парней? Намного. А абы с кем я встречаться не хотела. Только если настоящие отношения. А на первом курсе никому настоящие отношения не нужны. А тут, похоже, все пошло в эту сторону. И…

Она умолкает.

– Дженайя, да ты что? Серьезно? А как же учеба и найти хорошую работу сразу после выпуска? Как же мы? Мама с папулей? – спрашиваю я, доплетая ей косичку.

– Если мне кто-то понравился, это еще не значит, что я забуду про все остальное. Отношения у всех бывают, Зи.

– Да, но они же отвлекают. А если не сложится, еще и время зазря потратишь.

Она поднимает голову с моих колен, смотрит в упор.

– Значит, ты зря тратишь время с Уорреном?

– Нет. С ним я просто тусуюсь, как и с Шарлиз. Или вот с тобой сейчас.

– Ты прекрасно знаешь, что это другое дело.

– Ложись обратно. Я еще не доплела, – пытаюсь я сменить тему.

– Зури!

– Ну ладно. – Я вздыхаю. – Просто, я… не понимаю тебя, Дженайя! Зачем было так крепко в него втюриваться? И так быстро? Эйнсли тебе не подходил, и я тебе про это не раз говорила. Я-то знала, чем все кончится.

Долгая минута молчания, а потом она спрашивает:

– Как же такое понять? Как понять, что парень, с которым познакомилась, не тот, с кем проведешь всю оставшуюся жизнь?

Я опять вздыхаю.

– Вряд ли мама заранее знала, что будет с папулей и после школы, и еще очень долго. Может, они просто проживали день за днем – и ладно. Будто поднимаешься по лестнице. Одна ступенька, другая, а там – площадка. Больше взбираться некуда. Или дальше уже легче.

– Но мы-то еще взбирались.

– Нет, это ты взбиралась. А он просто совершал экскурсию по новым окрестностям. Ты залезла на самый верх, а он стоял внизу и, как дурак, фоткал все вокруг.

Она трясет головой, вздыхает.

– Непохоже. Вот я тебе клянусь: пусть это длилось всего пару недель, у меня было четкое ощущение, что мы взбираемся вместе, да еще и держась за руки. Зи, он так хотел, чтобы я познакомилась с его родными. Бабушке с дедушкой представил. Поцеловал прямо у них на глазах. И вдруг ни с того ни с сего разворот на сто восемьдесят градусов.

– Ну я-то знаю, что произошло. Он познакомился с твоими родными.

Она поджимает губы, хмурит брови – видно, что сейчас снова заплачет. Я не мешаю. Не смотрю, как она смахивает слезы со щек. И ни в чем не виню. Для этого я ее слишком хорошо знаю.

Кого я виню, так это Эйнсли Дарси.

Вечером Дженайя плачет в кровати, а я слышу и мучаюсь. Хотелось бы, чтобы она теперь не провела свою жизнь, рыдая из-за мальчиков или мужчин, которые разбили ей сердце. Рано или поздно ей придется стать жестче. Окружить мягкую сладость внутри твердой карамельной оболочкой.

Я лежу без сна, вслушиваюсь в приглушенный гул барабанов в подвале у Мадрины. У нее сегодня очередная церемония «бембе» в честь ее крестных детей. Будет вызван кто-то из оришей, и я очень надеюсь, что Ошун. Я тихонько встаю, босиком и на цыпочках подхожу к выходу из нашей квартиры. Тихо, насколько могу, открываю замок, спускаюсь в подвал.

Иду по шаткой деревянной лестнице, Мадрина встречает меня ухмылкой. Тут прохладно и сыро – летней жаре в подвал не добраться. В комнату набилась куча местного народу – у некоторых, как и у Мадрины, на голове накручен белый тюрбан. Увидев меня, все улыбаются. Некоторых я уже видела у Мадрины на консультациях, все про них знаю. Усаживаюсь в уголочке и слушаю, как музыканты всё ускоряют темп: так проще призвать вниз духов.

Главный барабанщик на церемонии – Боббито. Он сидит на складном стуле, между ног – огромный барабан-бембе. Боббито лысый, но на голове желтая бандана, ее верхний край пропитался потом. Рядом с ним второй барабанщик, Манни, коротышка с такими пышными усами, что губ не видно совсем. У Манни желтая бандана повязана на шею, а еще он всегда ходит в белой майке, даже когда снаружи совсем холодно. А Уэйн – папулин закадычный друг со времен начальной школы. Барабанщики эти меня знали еще младенцем. Если я спускаюсь вниз, они всегда зовут меня потанцевать под барабан. Называют меня дочерью Ошун.

– Садись ко мне поближе. Не прячься, – подзывает Мадрина.

Ставит рядом с собой деревянную табуретку. Стол для консультаций она отодвинула в угол, на нем стоит полдюжины желтых свечей, над ними пляшут огоньки. Лицо в обрамлении цветных бус и белого тюрбана отсвечивает густой коричневатой позолотой.

Видимо, Мадрина прочитала у меня на лице, что мне нужно поговорить.

– Мадрина, я за Дженайю беспокоюсь, – говорю я, садясь. – Этот парень разбил ей сердце.

– А, si[21]. А что там с твоим сердцем, Зури Луз? – спрашивает она.