Гордость

Хокку

Я большой стакан
Лимонада, где сахар
Скопился на дне,
Он не подсластит
Верх. Жажду не утолят
Сладкое с кислым,
Свернувшись в клубок
Песенный в горле моем,
И ты мне поешь,
Покуда я пью
Лимонадное зелье.
Ты – настой любви.
Ты в жажду эту
Бросил меня. Губы сухи,
Горло хрипит. Мне
Снится буйство вод,
И одного хочу я:
Нырнуть в глубину,
В лимонад, и пусть
Кислая сладость смочит
Душу и губы.
Два тела рядом
В танце мешают сахар,
Поднимают вверх.
Как Ошун в желтом
Платье (гудит барабан).
Вся эта горечь
Сродни остротой
Пчелиной матке сердца.
Не брошу тебя.
– Жажда

Глава девятнадцатая

В теле моем что-то происходит. Но это же не любовь. Это был просто поцелуй.

Разве нет?

Я откидываюсь на спинку сиденья с ощущением свободы. Ситуация в руках Дария, и меня это больше не смущает. Мы приближаемся к Нью-Джерси, в машине гремит музыка, какой я никогда раньше не слышала. Дарий покачивает головой, иногда подпевает, несколько раз облизывает губы, часто на меня поглядывает. Я начинаю улыбаться. Губы разве что полумесяц, но улыбается и все мое тело.

Мы подъезжаем к пункту оплаты, очередь движется медленно. Дарий приглушает музыку, спрашивает, в порядке ли я.

Я киваю.

– Тебе лучше, чем раньше? – задает он второй вопрос.

– В каком смысле «лучше»? – уточняю я.

– Ну раньше все было плохо: моя бабушка, ее дом, я.

– Ты хочешь знать, лучше ли я теперь к тебе отношусь?

Он смеется.

– Туше, мисс Бенитес. Ну и как вы теперь ко мне относитесь?

Я тоже смеюсь.

– Гляжу, ты времени зря не тратишь.

– Я и так его слишком много потратил, – отвечает он и до опасного плотно придвигается к машине перед нами.

– Ты это о чем? – На сей раз я поворачиваюсь к нему полностью, потому что хочу услышать честный ответ.

– Мне давно нужно было тебя поцеловать.

– А вот и нет, не нужно было. Я бы тебя еще сильнее возненавидела.

– Правда? Вот такое сильное слово?

– А под ним – сильные чувства.

– Чувства – это эмоции, а эмоции переменчивы. Я ведь не ошибаюсь – ты меня больше не ненавидишь?

Мы уже у самого электронного терминала, но движемся все равно медленно.

На этот вопрос я пока отвечать не готова, даже самой себе. И Дарий это понимает, потому что я слишком долго молчу – так что я задаю другой вопрос:

– А твой брат ненавидит мою сестру?

– С чего ты взяла, что Эйнсли ненавидит твою сестру?

– Он с ней порвал. Дженайе он действительно нравился, а он ее бросил как мешок с грязным бельем. Знаю я, на что вы, Дарси, способны, – говорю я и скрещиваю руки на груди.

Он коротко смеется.

– Эйнсли ее не бросал. И ни на что плохое мы, Дарси, не способны. А вы этакая маленькая всезнайка, да, мисс Бенитес?

– Я вам не маленькая, мистер Дарси. И Эйнсли действительно бросил Дженайю. Я своими глазами видела на этом вашем коктейле. Зачем он так себя повел? Подумал, что слишком хорош для моей сестры?

– Нет. Он ничего такого не думал, – отвечает Дарий, проезжая под шлагбаумом. Дальше мы двигаемся быстрее, мне хочется закончить разговор – пусть смотрит на дорогу. Но Дарий продолжает: – Эйнсли бы так не поступил. Видишь ли… если девушка ему нравится, то это всерьез.

– Ну-ну. Выходит, Дженайя ему совсем не нравилась. В любом случае получилось подло. Устроить такое в собственном доме, при всех.

– Зури, это я посоветовал Эйнсли порвать с Дженайей.

Я смотрю на него – и все. А он смотрит на дорогу.

– Что?

Он делает вдох, машина слегка виляет. Но ситуацию нужно прояснить, и я повторяю вопрос:

– Дарий, ты что только что сказал?

– Это я сказал Эйнсли, что, на мой взгляд, Дженайя ему не слишком подходит.

Он выдыхает. Перестраивается в правую полосу, сбрасывает скорость.

– Понятно. – Я киваю, поджимаю губы. – Ты сказал Эйнсли, что, на твой взгляд, Дженайя ему не слишком подходит. – Я в точности повторяю его слова, чтобы убедиться, что правильно расслышала. Не повторю – обзову его всем на свете, кроме дитяти Господа, как это называет мама.

– Зури, я ошибся, теперь я это знаю, – говорит он. И все пытается взглянуть на меня, продолжая вести машину.