– Моя дорогая Лиззи, не поддавайся таким чувствам, ибо они разрушат твое счастье. Ты совершенно пренебрегаешь различием между жизненной ситуацией и характером человека. Отдай должное почтенности мистера Коллинза и уравновешенному и благоразумному характеру Шарлотты. Вспомни, что она из большой и не столь богатой семьи; что в их общих обстоятельствах они более чем подходящая пара; и будь готова поверить, ради благополучия всех, что она может испытывать определенное уважение и почтение к нашему родственнику.
– Чтобы угодить тебе, я была бы готова поверить во что угодно, но никому такая вера не принесет пользы; если бы я была убеждена, что Шарлотта питает к нему хоть какое-то уважение, я должна была бы думать о ее рассудительности даже хуже, чем сейчас о ее душевности. Моя дорогая Джейн, мистер Коллинз – тщеславный, напыщенный, ограниченный и глупый человек; ты знаешь, каков он есть, не хуже меня; и ты, как и я, должна чувствовать, что женщина, вышедшая за него замуж, не в ладах со свои рассудком. Ты не станешь защищать такую, даже если это Шарлотта Лукас. Ты не должна ради оправдания одного человека вкладывать новый смысл в принципы и понятие честности или пытаться убедить себя или меня, что эгоизм – это благоразумие, а пренебрежение опасностью – залог счастья.
– Я считаю, что твой язык становится слишком бескомпромиссным, когда речь заходит о них, – ответила Джейн. – И я надеюсь, ты убедишься в этом, увидев их счастливыми друг с другом. Но довольно об этом. Ты намекала на что-то другое.
Ты упомянула два случая. Я догадываюсь, кого ты имела в виду, но умоляю тебя, дорогая Лиззи, не причиняй мне боль, возлагая на этого человека всю вину, и сообщая, как он упал в твоем мнении. Мы не должны полагать, что нам причиняют боль преднамеренно. Мы не должны ожидать от полного энергии молодого человека чрезмерной осторожности и предусмотрительности. Очень часто нас обманывает собственная самонадеянность. Женщины придают мимолетному восхищению значение большее, чем оно того заслуживает.
– А мужчины делают все, чтобы мы обманывались.
– Если это делается намеренно, им нет оправдания; но мне сложно вообразить, что в мире существует столько умысла, как считают некоторые.
– Я далека от того, чтобы приписывать какие-либо поступки мистера Бингли злому умыслу, – попыталась смягчить свою позицию Элизабет, – но поступив опрометчиво или огорчив кого-то без всякой задней мысли, можно совершить всего лишь ошибку, а можно принести кому-то настоящее несчастье. Бездумность, недостаток внимания к чувствам других людей и отсутствие решимости сделают свое дело.
– И ты приписываешь это кому-то из них?
– Да, и вполне определенно. Но если я продолжу, я рискую рассердить тебя, высказав свое нелицеприятное мнение о людях, которых ты уважаешь. Лучше останови меня, пока не поздно.
– Значит, ты настаиваешь, что его сестры дурно влияют на него?
– Да, вместе с его другом.
– Я не могу в это поверить. Почему они вообще должны противиться его влечению? Они могут только желать ему счастья, и если он расположен ко мне, никакая другая женщина не сможет сделать его счастливым.
– Твоя первая же предпосылка ошибочна. Они могут желать многого, кроме его душевного счастья; они могут желать, чтобы он стал еще богаче и приобрел большее влияние, они могут желать, чтобы он женился на девушке, которая обладает всем необходимым для этого: состоянием, связями в высшем обществе и высоким положением.
– Вне всякого сомнения, они хотят, чтобы он выбрал мисс Дарси, – согласилась Джейн. – Но это может происходить и из более благородных намерений, чем ты предполагаешь. Они знают ее гораздо дольше и лучше, чем меня, неудивительно, что они любят ее больше. Но каковы бы ни были их собственные желания, маловероятно, чтобы они противились намерениям своего брата. Какая сестра решилась бы на такое, если бы не видела за этими намерениями что-то крайне предосудительное? Если бы они были уверены в его влечении ко мне, они бы не пытались нас разлучить, и если бы он действительно отдавал предпочтение мне, они не смогли бы добиться успеха. Предполагая такое вмешательство, ты заставляешь всех действовать нелогично и причинять всем зло, а меня делаешь самой несчастной. Не огорчай меня подобными мыслями. Мне не было бы стыдно обмануться, или, по крайней мере, это легче, да это вообще ничто в сравнении с тем, что я должна была бы чувствовать, если бы думала плохо о нем или о его сестрах. Позволь уж мне верить в лучшее, лучшее, чем то, что ты можешь придумать.
Элизабет не могла противиться такому желанию сестры, и с этого момента имя мистера Бингли между ними почти не упоминалось.