Гордость и Предубеждение

Она прекрасно помнила все, что говорилось между ней и Уикхемом в их первый вечер у мистера Филлипса. Многие из его высказываний были еще свежи в ее памяти. Теперь она была поражена неуместностью подобных откровений в разговоре с незнакомым человеком и удивлялась, как это ускользнуло от нее раньше. Она видела бестактность в том, как он выставил себя напоказ, и несоответствие его заявлений его поведению. Она вспомнила, как он хвастался, что не боится встречи с мистером Дарси, что мистер Дарси может покинуть здешние места, а он будет непреклонен в своем праве остаться. Однако уже неделей спустя сделал все, чтобы избежать бала в Незерфилде. Она также помнила, что, пока компания из Незерфилда не покинула их округ, он никому, кроме нее самой, не рассказывал свою историю, но сразу же после их отъезда она обсуждалась повсюду; он уже не останавливался ни перед чем в попытках запятнать репутацию мистера Дарси, хотя и заверял ее раньше, что уважение к отцу всегда удержит его от разоблачения сына.

Насколько иначе представлялось теперь все, что его касалось! Его внимание к мисс Кинг теперь виделось следствием исключительно корыстных и неблаговидных намерений, а скромный размер ее состояния доказывал уже не скромность его желаний, а его стремление урвать хоть что-нибудь. Его поведение по отношению к ней самой теперь не могло иметь никакого благопристойного мотива – он либо был обманут относительно размера ее состояния, либо тешил свое тщеславие, поощряя увлечение, которое, по ее мнению, она имела неосторожность демонстрировать. Стремление найти доводы, говорящие в его пользу, становилось все слабее и слабее, и в качестве еще одного оправдания мистера Дарси она не могла не признать, что мистер Бингли, когда его о том спрашивала Джейн, сразу заявил о невиновности друга в этом деле. Какими бы гордыми и отталкивающими ни были его манеры, она ни разу за все время их знакомства – знакомства, которое в последнее время их очень сблизило и дало ей своего рода ключ к пониманию его поступков, – не увидела ничего, что выдавало бы в нем предвзятость или бесчестность – всего, что указывало бы на его нечестивую или безнравственную натуру. И в то же время все близкие его уважали и ценили, даже Уикхем считал его братом; и она часто слышала, с какой нежностью он говорил о своей сестре, что свидетельствовало о его способности испытывать определенное сердечное чувство. Если бы его действия были такими, какими их представлял мистер Уикхем, столь грубое нарушение всех традиций вряд ли могло бы ускользнуть от внимания общества. И, в конце концов, дружба между человеком, способным на такую низость, и столь благожелательным человеком, как мистер Бингли, была совершенно непостижима.

И ей стало бесконечно стыдно за себя. Ни о Дарси, ни об Уикхеме она не могла более думать, не чувствуя себя слепой, пристрастной, предвзятой, нелепой.

– Как низко я поступила! – воскликнула она. – Я, гордившаяся своей проницательностью! Я, столь высоко оценивавшая свою рассудительность! Я, так часто смотревшая свысока на благодушную искренность моей сестры, тешившая свое тщеславие бесполезным или заслуживающим порицания недоверием! Как унизительно такое открытие! Какой же это позор! Даже если бы любовь ослепляла меня, я не могла бы быть более незрячей! Но это тщеславие, а вовсе не любовь, породило мое недомыслие. Польщенная предпочтением одного и оскорбленная пренебрежением другого, в самом начале нашего знакомства я впала в предубеждение и заблуждение и отказалась от доводов разума, когда дело касалось одного и другого. Оказывается, раньше я совершенно не знала себя.

Так от себя к Джейн, от Джейн к Бингли, мысли ее соединялись в связную цепочку, и вскоре она вспомнила, что объяснения мистера Дарси показались ей весьма надуманными, и она перечитала их еще раз. Совсем иным оказалось впечатление при втором прочтении. Как ей могло прийти в голову отрицать достоверность его утверждений в одном случае при том, что ей пришлось признать такие же в другом? Он заявил, что совершенно не подозревал о чувствах ее сестры, и она не могла не вспомнить, что именно таким всегда было и мнение Шарлотты. Она также не могла отрицать справедливости его описания поведения Джейн. И вынуждена признать, что чувства Джейн, хотя и пылкие, никак не проявлялись в ее поступках и что в ее облике и манерах была постоянная безмятежность, которая, как правило, не сочетается с большим душевным подъемом.

Когда она дошла до той части письма, где ее семье адресовались такие унизительные, но вполне заслуженные упреки, ее опять охватило острое чувство стыда. Справедливость обвинения поразила ее слишком сильно, чтобы его можно было отрицать, а события на балу в Незерфилде, упомянутые им особо, подтверждали обоснованность его неодобрения и не могли произвести на него более сильного впечатления, чем на нее.