Мистер и миссис Гардинер тотчас же подошли к Элизабет и высказали восхищение его внешностью. Однако, поглощенная своими мыслями, Элизабет едва ли что-нибудь расслышала и шла за ними в полном молчании. От стыда и унижения она чувствовала себя совершенно подавленной. Визит в Пемберли казался ей самым злосчастным, самым ошибочным шагом в ее жизни. Каким странным должен был показаться он мистеру Дарси! Как опозорена была бы она даже и не перед столь тщеславным человеком! Можно было подумать, что она намеренно постаралась снова оказаться у него на пути! Зачем только она сюда приехала? И надо же было ему явиться за день до назначенного срока! Достаточно было бы им выйти из замка всего на десять минут раньше и он бы их уже не увидел! Ведь было ясно, что он прибыл сию минуту — только что соскочил с лошади или вышел из экипажа. И она снова и снова краснела, сознавая все неприличие ее появления в Пемберли. Но как разительно изменилось поведение мистера Дарси! Чем это можно было объяснить? Следовало удивляться тому, что он вообще стал с ней разговаривать. И разговаривать так учтиво, — осведомляться о ее близких! Никогда еще он не говорил с ней так сердечно, без малейшего высокомерия, как при этой неожиданной встрече. Насколько это отличалось от его последнего обращения к ней в Розингсе, с которым он передал ей свое письмо! Элизабет не знала, что ей об этом думать и как это все объяснить.
Они теперь шли по восхитительной тропинке у самой воды. С каждым шагом перед ними открывались все более красивые склоны и более живописный вид на приближавшуюся лесную чащу. Однако Элизабет смогла снова воспринимать окружающий мир далеко не сразу. Машинально отвечая на многократные обращения мистера и миссис Гардинер, или рассматривая заинтересовавшие их виды, она думала совсем о другом. Ее мысленному взору представлялась та единственная, хоть и неизвестная комната замка Пемберли, в которой должен был сейчас находиться мистер Дарси. Ей хотелось понять, что в этот момент происходит у него на душе, как он о ней думает и сохранил ли к ней, вопреки всему, нежное чувство. Не был ли он так любезен только потому, что чувствовал себя здесь более свободно? Но в его голосе слышалось нечто такое, что нельзя было принять за непринужденность. Было неясно — обрадовался ли он этой встрече или она его огорчила, но во всяком случае он не отнесся к ней равнодушно.
Замечания спутников по поводу ее рассеянного вида под конец вывели Элизабет из задумчивости и заставили ее вести себя более естественно.