Гордость и предубеждение

Расточительность и распущенность, в которых Дарси решился обвинить Уикхема, приводили ее в ужас особенно сильно, тем более, что она затруднялась найти доказательство несправедливости обвинений. Она ничего не слышала о Уикхеме до того, как он поступил в ***ширский полк по рекомендации случайно встретившегося ему на улице едва знакомого молодого человека. О его прежней жизни никому из ее близких ничего не было известно, кроме того, что он сам о себе рассказывал. Да и едва ли, даже если бы Элизабет могла это сделать, ей пришло бы в голову поинтересоваться тем, что он в действительности собой представляет. Его внешность, голос, манеры сразу создавали впечатление, что ему присущи все добродетели. Она попыталась восстановить в памяти хоть какой-нибудь его благородный поступок, какой-нибудь отличительный признак, который бы доказывал его порядочность и опроверг нападки на него мистера Дарси. Или хотя бы вспомнить о каком-либо хорошем качестве, которое показалось бы несовместимым с приписываемыми ему Дарси годами праздной и порочной жизни. Но ничего подобного она не могла припомнить. Ей было легко представить его себе во всем очаровании его манер и наружности. Но ей не удавалось восстановить в памяти ничего, говорившего в его пользу, кроме всеобщего одобрения знакомых и симпатии, которую он вызывал своей внешностью. После продолжительных размышлений, Элизабет снова взялась за письмо. Но, увы, следовавшее дальше описание его попытки соблазнить мисс Дарси как-то перекликалось с происшедшим накануне разговором между Элизабет и полковником Фицуильямом. И вдобавок ей предлагалось обратиться за подтверждением всех подробностей к самому полковнику, от которого она еще раньше слышала, что он полностью осведомлен о жизни мисс Дарси, и порядочность которого была вне подозрений. В какой-то момент она было уже намеревалась расспросить его в самом деле, но ее остановила мысль о щекотливости темы, которую нужно было затронуть, и она окончательно от этого отказалась, сообразив, что мистер Дарси едва ли рискнул бы сослаться на кузена, не будучи вполне уверен в его поддержке.

Она прекрасно помнила все подробности своего разговора с Уикхемом во время их первой встречи у мистера Филипса. Многие его выражения были еще свежи в ее памяти. И Элизабет внезапно сообразила, насколько неуместно было со стороны Уикхема рассказывать о подобных вещах ей, — едва знакомому тогда для него человеку, и удивилась, что эта простая мысль прежде не приходила ей в голову. Она ясно увидела, как неприлично вел себя Уикхем, стараясь во всем выдвинуть свою особу на первое место. Его утверждения не согласовались с его поступками. Ей припомнилось, как он хвастался, что ему нечего бояться встреч с мистером Дарси и что пусть-де мистер Дарси сам покинет эти места, а он и не подумает уезжать. И, вместе с тем, он не посмел явиться на бал в Незерфилде всего через неделю после этого разговора! Она вспомнила, что до отъезда незерфилдской компании из Хартфордшира он не рассказывал своей истории никому, кроме нее. Но зато после их отъезда эту историю узнали решительно все. Стремясь опорочить мистера Дарси, он не брезговал ничем, и в то же время, говоря ей о своей преданности памяти отца, он утверждал, что эта преданность не позволяет ему плохо говорить о сыне своего благодетеля.

Как изменился теперь в ее глазах каждый поступок мистера Уикхема! Ухаживание за мисс Кинг объяснялось не чем иным, как его низкой расчетливостью, незначительность ее приданого теперь вовсе не говорила об умеренности его притязаний, а только о готовности прельститься любой приманкой. Его отношение к самой Элизабет больше уже не оправдывалось достойными мотивами: он либо заблуждался относительно ее средств, либо тешил свое тщеславие, поддерживая в ней увлечение, которое она, по ее мнению, весьма неосторожно обнаружила. Попытки Элизабет защитить Уикхема становились слабее и слабее. А по мере оправдания мистера Дарси, она не могла не припомнить, что Бингли еще давно, в ответ на заданный ему Джейн вопрос, выразил уверенность в безукоризненном поведении своего друга в отношении Уикхема, — что, несмотря на свои гордые и отталкивающие манеры, за все их знакомство, которое в последнее время так сблизило их друг с другом, открыв ей даже его сокровеннейшие тайны, Дарси ни разу не совершил поступка, который позволил бы обвинить его в несправедливости и недобросовестности или говорил бы о его порочных наклонностях, — что среди круга своих знакомых он пользовался всеобщим уважением и почетом; — что даже Уикхем отзывался о нем, как о самом преданном брате, и что ей не раз приходилось слышать, с какой любовью Дарси говорил о своей сестре, доказывая тем самым свою способность испытывать нежные чувства; — что приписываемая ему Уикхемом грубейшая несправедливость едва ли могла долго оставаться неразоблаченной; — и что, наконец, дружба между человеком, который мог на это решиться, с таким славным юношей, как мистер Бингли, представлялась просто невероятной.