Я осознаю, что наши семейные отношения и мое общественное положение побуждают меня к высказыванию вам сожаления по поводу того несчастья, которое вас постигло и о чем мне вчера письмом сообщили в Гертфордшире. Можете, уважаемый господин, не сомневаться, что и миссис Коллинз, и я искренне сочувствуем вам и всей вашей уважаемой семье в вашем горе, которое является, к сожалению, неизбывным, потому что вызвано причиной, которую время не в состоянии устранить. Со своей стороны я сделаю все, чтобы облегчить ваши жестокие страдания и утешить вас в ситуации, из всех возможных наиболее удручающей для родительского сердца. По сравнению с тем, что случилось, смерть вашей дочери показалась бы благословением. То, что произошло, заслуживает всяческого осуждения еще и потому, что есть все основания, как говорит моя дорога Шарлотта, считать такое распутное поведение следствием чрезмерной ласки и попустительства со стороны родителей; одновременно, к удовольствию вашему и миссис Беннет, я склонен предполагать, что Лидия такой уродилась, иначе она не могла бы совершить такое страшное преступление в столь юном возрасте. Как бы там ни было, вы заслуживаете глубокого сочувствия, в котором ко мне присоединяется не только миссис Коллинз, но и леди Кэтрин и ее дочь, которым я сообщил о том, что произошло. Они разделяют мои опасения, что этот катастрофический шаг одной дочери может причинить вред будущему всех других ваших дочерей, а кто – как снисходительно говорит леди Кэтрин – захочет родниться с такой семьей? Это соображение заставляет меня с особым удовольствием вспоминать одно событие, которое произошло в ноябре прошлого года, потому что если бы случилось иначе, то я бы сейчас был вынужден делить с вами все ваши беды и весь ваш позор. Позвольте посоветовать вам, милостивый государь, приложить все усилия, чтобы найти себе удовольствие, а ваше недостойное дитя навсегда лишить родительской любви. Пусть пожинает плоды своего отвратительного поступка.
С уважением, и т. д., и т. д.»