Гордость и предубеждение

Подумав о том, что Дарси вскоре покинет Кент, она не могла не вспомнить, что его кузен тоже должен был уехать вместе с ним, но полковник Фитцвильям продемонстрировал полное отсутствие у него каких-либо намерений относительно нее, поэтому каким бы дружелюбным он не был, его отъезд не вызвал у нее грусти.

Ее рассуждения неожиданно прервал звук дверного звонка; настроение ее немного улучшилось от мысли о том, что это мог быть полковник Фитцвильям, который однажды уже наведывался к ним вечером, а теперь пришел повидаться именно с ней. Однако от этой мысли ей вскоре пришлось отказаться, а настроение ее снова изменилось, но теперь уже в совсем другую сторону, потому что, к своему большому удивлению, она увидела, что в комнату вошел мистер Дарси. Он сразу же начал поспешно расспрашивать ее о состоянии здоровья, объясняя свой визит желанием услышать, что ей стало лучше. Элизабет ответила ему с холодной вежливостью. На минуту он присел, но потом встал и прошелся по комнате. Элизабет была удивлена, но не проронила ни слова. После молчания, длившегося несколько минут, он взволнованно подошел к ней и сказал следующее:

– Напрасно я старался. Это все напрасно. Я не смогу справиться со своими чувствами. Позвольте мне признаться, как горячо я вас люблю, как я обожаю вас!

Удивлению Элизабет не было предела. Она ничего не ответила – только покраснела и с недоверием посмотрела на него широко открытыми глазами. Мистер Дарси расценил это как достаточное поощрение с ее стороны и сразу же стал расписывать все свои чувства к ней, которые, как оказалось, он лелеял уже давно. Говорил он хорошо, и, кроме голоса сердца, в его словах можно было различить и некоторые другие чувства: гордости в них было не меньше, чем любви. О своем осознании ее низкого общественного положения, о своем унижении, о родственных препятствиях, которые здравый смысл всегда противопоставляет велению сердца, он говорил с таким жаром, который вполне можно было объяснить его пораженной гордостью, но который вряд ли мог способствовать его ухаживаниям.

Элизабет, несмотря на свою глубокую антипатию, не могла остаться равнодушной к излияния чувств такого человека, и хотя ее намерения оставались непоколебимыми, сначала ей стало жаль мистера Дарси, потому что она собиралась причинить ему боль. Но затем, раздраженная его следующими словами, она в своем гневе забыла о всяком сострадании. Однако она попыталась взять себя в руки, чтобы ответить ему с должным спокойствием после того, как он закончит свою речь. В заключение он заверил ее в силе своего чувства, которое, несмотря на все попытки, признал невозможным преодолеть, и выразил надежду, что вознаграждением за такую страсть будет ее согласие на предложение его руки. Когда Дарси сказал эти слова, Элизабет нетрудно было заметить, что он нисколько не сомневается в благоприятном ответе. Он только говорил о своих опасениях и тревоге, но лицо его говорило, что на самом деле он чувствовал себя уверенно. Это обстоятельство еще больше ее разозлило, поэтому, когда он закончил, лицо ее пылало от гнева и она сказала:

– В таких случаях принято, насколько мне известно, демонстрировать благодарность за высказанные чувства, какими бы безнадежными они ни были. Признательность – вещь вполне естественная, и если бы я действительно чувствовала себя благодарной, то поблагодарила бы вас. Но я не могу этого сделать – я никогда не нуждалась в вашем добром мнении обо мне, которое вы только что имели милость выразить против моего желания. Извините за боль, которую я причинила. Это произошло совершенно неумышленно, и я надеюсь, что она не продлится долго. После моего ответа те чувства, которые, как вы говорите, долго не давали вам возможности признаться мне в любви, помогут достаточно быстро эту боль преодолеть.

Мистер Дарси, прислонившись к камину, не сводил глаз с ее лица и, казалось, прислушивался к ее словам с большим удивлением и с не меньшим возмущением. Его лицо стало бледным от гнева, каждая его черта свидетельствовала об огромном смятении, творившемся в его душе. Он всячески пытался по крайней мере выглядеть спокойным и не решался заговорить, пока не овладеет собой. На Элизабет его молчание произвело крайне удручающее впечатление. Наконец подчеркнуто спокойным голосом он сказал:

– И это весь ответ, который мне суждено услышать?! Позвольте спросить: а почему, собственно, вы мне отказали именно таким образом, не заботясь при этом хоть о какой-то кажущейся вежливости? Хотя это уже не имеет большого значения.