Гордость и преступление

И вдруг ее взгляд упал на бабулю. А что, если старая герцогиня Сандрингем права и ради подогревающих интерес к «фирме» скандалов ее величество самолично снабжала желтую прессу компрометирующей собственных отпрысков информацией — ведь на фоне их королева, ни в одном скандале не замешанная, казалась гарантом стабильности и якорем нравственности.

И эта истерия, как ни странно, не только не расшатывала устои монархии, но, наоборот, укрепляла ее.

Так неужели…

— Что значит — кто-то другой? — произнесла бабуля, поднимаясь из-за стола. — Викки, у тебя есть какая-то информация? Ты кого-то подозреваешь? Тогда скажи немедленно — или никогда более не говори об этом!

Она так сурово посмотрела на Вику, что та, опустив взор, пробормотала:

— Нет, мэм, я никого не подозреваю. И никакой информации у меня нет…

Не говорить же, что она подозревает ее величество королеву!

— Вот тогда и молчи, дура! — произнес дядя Кларенс, и Питер, сорвавшись со стола, приблизился к нему и произнес:

— Вижу, тот великолепный фингал, который украшал твою физиономию герцога-алкаша после Рождества в течение долгих недель, прошел. Хочешь, чтобы я поставил новый, дядюшка?

Тот, явно испугавшись, заблеял, стараясь сменить тему:

— Мамуля, а ты не все письмо зачитала. Что именно на этот раз Матильда хотела поведать Фэллоу?

Королева, захлопнув папку и медленно подходя к двери своего будуара, произнесла:

— Историю о том, сын мой, как ты спускал на кокс и проституток деньги британских налогоплательщиков. Причем на проституток-транссексуалов!

Все злорадно захохотали, а дядя Кларенс, покраснев, как помидор, выскочил из королевского салона.

Нет, точно не он поставлял информацию Фэллоу, решила Вика. Иначе бы не стал подставлять самого себя, а выбрал бы в жертвы кого-то иного.

Значит… Она посмотрела на бабулю, а та, раскрыв дверь в будар, произнесла:

— Больше мне сказать нечего, я устала и хочу отдохнуть. Мне девяносто три года, и мне беспрестанно приходится копошиться в вашем грязном белье. Фру-Фру, детка, пойдем к мамуле в постельку!

Она позвала корги, однако собака, уткнувшись мордочкой в бывшую кроссовку Вики, казалось, не слышала.

— Фру-Фру, девочка! Мамуля зовет тебя, она даст вкусняшки! Ты же так любишь нежиться с мамулей в кроватке…

Собака не шелохнулась.

Вика, вдруг поняв, что Фру-Фру уже больше никогда не шелохнется, потому что умерла, вероятно, всего минуту или две назад, вдруг увидела слезы, катившиеся по лицу никогда не плакавшей бабули — ни на похоронах отца, ни на похоронах матери, ни на похоронах дочери, ни на похоронах мужа.

— Девочка моя, ну почему ты не просыпаешься? Мамуля зовет тебя! Ну пойдем же, пойдем же со мной в кроватку…

Королева засеменила к недвижимой Фру-Фру, Вика хотела было подойти к бабуле, обнять ее, помочь ей, но Сибби жестом остановила ее, а потом энергичным кивком головы приказала всем выйти прочь.

Все присутствующие, не говоря ни слова, на цыпочках, затаив дыхание, удалились. И перед тем, как Сибби бесшумно прикрыла дверь, оставляя плачущую ее величество королеву наедине с мертвой Фру-Фру, Вика бросила взгляд на растерянную, сгорбленную, вдруг опять моментально постаревшую фигурку бабули в гигантских коронационных бриллиантах, из которой вдруг разом выкачали всю энергию.

Вика не знала, что это был последний раз, когда она видела бабулю в живых, потому что на следующий день, в среду, седьмого сентября, ее с Питером разбудил звонок его мобильного. Питер, приняв звонок, что-то буркнул, а потом, издав нечленораздельный звук, вдруг затих. Вика, прильнув к спине мужа, спросила:

— В чем дело, милый?

Питер обернулся, и Вика поразилась тому, какой растерянный у него вид. Муж с запинкой произнес:

— Только что звонил отец — бабуля умерла во сне, судя по всему, сегодня утром. Господи, как я ее любил!

И заплакал — душераздирающе, по-детски, так, как плачут тогда, когда теряешь то, что уже никогда не обретешь вновь.

Все, что последовало за этим в тот памятный сентябрьский день, точнее, утро, стало событием исторического масштаба. Около Кенсингтонского дворца вдруг возникла огромная толпа, которая, казалось, уходила далеко за горизонт — люди несли свечи, цветы, портреты королевы.

Ровно в полдень Би-би-си дала в прямой эфир выступление Микки, которое было заявлено как обращение «его величества короля». Причем обращение было не в записи, а в прямом эфире, так что никто не подозревал, какое сенсационное заявление намерен сделать Микки, явно не собиравшийся становиться этим самым «его величеством королем».

Вика и Питер с напряжением следили за выступлением Микки, облаченного в черный в еле заметную «елочку» костюм и тускло-фиолетовый галстук-бабочку принца Уэльского.

Эдди и Кэролайн рядом с ним не было — они еще рано утром покинули его, сопровождаемые целой колонной автомобилей с затемненными стеклами.