Гордость и возбуждение (СИ)

— Рассказывай и, возможно, я тебя нормально выслушаю, — Шон скрещивает на груди руки.

Внутри вспыхивает гнев, но я подавляю его усилием воли.

— Я — ведун, маг, экстрасенс, называй как хочешь, сути это не меняет. Я могу управлять неживой материей, владею телекинезом, способен поджигать вещи. Франческа — тоже. Жук впитал часть ее силы и слегка разумен. Что еще тебе рассказать? К твоим чувствам ко мне я отношения не имею, в пятнадцать лет во время ссоры с отцом я чуть не сжег нас обоих заживо. А знаешь, что еще я тебе расскажу, Шон? Ты же не сможешь об этом никому рассказать, иначе тебя объявят сумасшедшим. Беркут — мой фамильяр, Смоль — тетин. Когда умрем мы, тогда умрут и они. И видимся мы с тобой в последний раз. Машина тебя домой или сама отвезет, или можешь ею рулить. Потом бросишь, жук вернется в гараж. А мне пора, я слишком на тебя зол, а это не безопасно. Для тебя. Вот такая я тварь, даже не совсем человек.

Выхожу, хлопнув дверью, зная, что верный жук не выпустит Шона, пока я не отойду. Жуткая злость на самого себя душит, не давая нормально дышать. Дорог кому-то кроме своих родителей и тети? Размечтался! Пошли они к черту! Магия лучше людей, лучше любви.

Слышу хлопки крыльев, и Диана садится на плечо, вновь царапая кожу, но становится легче.

«Охуел? А ну тащи свою паранормальную задницу обратно в машину!» — приходит сообщение на мобильник.

«Зачем? Ты соизволишь меня выслушать? И сам ты задница!» — шлю в ответ.

Следует немедленный звонок. Думаю пару секунд, и все же беру трубку.

— Да?

— Ты вывалил на меня всю эту жуть, а потом запер в машине и бросил! В заколдованной машине! — кричит Шон. — У меня сейчас сердце встанет от ужаса! Я старый и ленивый! Ты забыл?!

— Двери откроются через пару секунд, извини, я не хотел тебе причинять вред,— тихо сообщаю я. — Еще претензии есть? — получается жестко, но я и хочу быть жестким. Отправляю Диану, уже через секунды она будет у жука.

Хлопает дверь, дыхание Шона ускоряется, он явно бежит сюда.

— Мартин, стой на месте!

— Зачем? — устало спрашиваю. — Не надо, не устраивает жук, вызови такси. Хватит, пожалуйста, я не виноват в том, кто я есть, и не надо меня за это наказывать.

— Я знаю! — крик и уже не только из трубки. Шон за спиной, отвешивает мне легкий подзатыльник. — Блять. Не собираюсь я тебя наказывать, спятил что ли? Ты все вывалил на меня, мог потерпеть хоть десять минут, чтоб дать мне смириться с мыслью.

Разворачиваюсь и даже не пытаюсь приглушить зеленый свет, которым совершенно точно светятся мои глаза — такое чувствуется.

— Тогда учись подбирать слова и, возможно, я тебя выслушаю! — получается зло, Диана приземляется на плечо, на то же, что и в прошлый раз.

Шон опять рычит на фамильяра.

— Прости, я запаниковал, — отгоняет Диану рукой и обнимает меня. Неожиданная реакция, видимо, об этом он и говорил, не зная, выслушает нормально или вот так, как случилось.

— Ты почему на нее рычишь? — резко успокаиваюсь и придвигаюсь на полшага ближе, вновь пытаюсь заглянуть ему в глаза. — Я не знаю, что делать и как себя вести, признаться в том, что я гей было проще.

Шон невесело смеется.

— Я сам не понимаю. Меня пугает вся эта жуть, но я совершенно точно не боюсь тебя. А птица опять твое плечо царапает. Раз она такая умная, может до нее дойдет, наконец, что когти острые.

— Она не специально, просто учится, — утыкаюсь носом в плечо. — А татуировка… Она появляется и исчезает сама, я ее не делал.

— Тебе придется многое мне рассказать, такого мира я не знаю, — вздыхает Шон. Я чувствую его дрожь, и все же он не отталкивает меня. — Мартин, я бы хотел сегодня более спокойного свидания. Посидим где-нибудь?

— Хорошо, — отзываюсь я. — Мне нервотрепки и самому уже хватило.

— Китайская чайная и отдельный кабинет?

— Эм… Давай в чайную, — мысленно просчитываю, сколько у меня денег, и хватит ли заплатить по счету.

Как назло Шон выбирает довольно приличный, а потому дорогой ресторан. Нас проводят в отдельный кабинет, а это еще дороже. Заказывает он чайничек пуэра, и теперь мне можно смело вешаться. Как только мы остаемся одни, Шон вгрызается в имбирное печенье.

— Расскажи мне о своем мире. Таких как ты много?

— Я знаю только себя и тетю, но она знает и других. Немного правда, инквизиция выжгла многие рода, но есть и те, кому повезло, наверное, около тысячи семей, не больше, — пожимаю плечами. — А, может, и меньше. В США нас сотня примерно, но мы, как не странно, не слишком общаемся. Здесь, в этом городе, мы с тетей единственные, иначе даже я бы почувствовал.

Кручу свою чашку в руках. Что ж, придется взять еще по одной смене в неделю.

— И что вы обычно делаете? В смысле, я смотрел пару серий «Зачарованных» и знаю про «Баффи», а еще есть братья Винчестеры… Ты летаешь на метле, варишь в котле лягушек и танцуешь голым при луне в треугольной шапке? — явно издевается Шон.

— Стебешься? Ладно, буду варить лягушку! Одну, но крупную, — щурюсь, и сосредотачиваюсь, чайник взлетает и замирает над Шоном, словно решая: обливать его или нет.