Гордость Карфагена

На вид Софонисбе было двенадцать-тринадцать лет. Ее женственность только начинала распускаться, но она проходила этот краткий период между детством и зрелостью с такой самоуверенностью, что заставляла Имилце стыдиться своей скромности. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы оценить монументальную красоту Софонисбы. По форме лба, скул и носа она напоминала мать, но тон ее кожи имел более светлый оттенок, чем у всех других сородичей, а рот был мягче. Имилце почувствовала, что ее собственная внешность меркнет рядом с красотой юной девушки. К счастью, Софонисба не согласилась с этим.

— Ты теперь самая грациозная женщина в Карфагене, — сказала она. — Другие будут ревновать, но ты не обращай внимания. Можно подумать, что твою фигуру высек скульптор. Даже удивительно, что такая красота могла придти в наш мир через проход между женских ног. А твой ребенок! Мать едва не лишилась чувств. Конечно, по ее виду этого не скажешь, но сегодня вечером, когда Дидобал ушла в свои покои, она плакала, думая о нем. Она не делала этого с той поры, как узнала о смерти отца.

Имилце держала кубок в руках, не пригубив ни капли вина.

— Неужели мой ребенок так разочаровал ее?

— Разочаровал?

Софонисба наморщила лоб, отчего ее лицо на миг стало непривлекательным. Затем она улыбнулась и снова превратилась в красавицу.

— Она плакала от радости. Увидев сегодня перворожденного внука, она уловила в его лице знакомые черты и поняла, что ее супруг стал бессмертным. Нет, она не разочарована. Ее слезы были вызваны восторгом.

Имилце посмотрела на нее с благодарностью. Заметив этот взгляд, Софонисба подошла поближе.

— Многие относятся ко мне как к девочке, — сказала она, — но я надеюсь, что мы станем подругами. Ты хотела бы этого?

Имилце кивнула головой.

— Очень.

— Хорошо. В знак моего расположения я поведаю тебе все, что знаю о Карфагене. По крайней мере, важнейшие сведения. Но сначала ты должна рассказать мне о братьях. Я годами не видела их. Даже Магона. Честно говоря, сестра, я вообще не помню старших братьев. Расскажи мне о них и о других молодых генералах. Я ведь еще не замужем. Здесь есть юноша, массилиотский принц по имени Масинисса. Он хо чет жениться на мне. Говорит, что это неизбежно. Ты слышала о нем?

— Нет, — ответила Имилце.

По лицу девочки пробежала тень разочарования.

— Ничего... Через несколько лет услышишь. Я могу стать его женой, но сначала он должен проявить себя как мужчина и совершить несколько подвигов. Красавчик Масинисса еще мальчик. Ты рассказывай! Рассказывай! Я постараюсь придержать свой язык, пока ты будешь говорить о братьях.

И хотя девочка действительно замолчала, Имилце начала рассказ с трудом. Ей хотелось выразить свою признательность Софонисбе за то, что она омыла ее теплой бескорыстной дружбой и сняла с плеч тяжелый груз одиночества. Из всех жителей Карфагена только она говорила с ней открыто и благожелательно. Но поскольку никто не просил Имилце о благодарности, она прочистила горло, отхлебнула пальмового вина и стала отвечать на вопросы Софонисбы — так полно, как могла. Несмотря на тайное кровотечение, она поняла, что сможет выносить этот африканский мир еще какое-то время.

* * *

Услышав в первый раз о прибытии римских легионов в северную часть Иберии, Ганнон в отчаянии пожалел о том, что он не обладал стратегическим умом старшего брата, интеллектом Магона или отвагой Гасдрубала. Ему вспомнилось, как месяцы назад он попрощался с ними, едва проронив пару слов сквозь стиснутые зубы. Во время его последней беседы с Ганнибалом между ними вспыхнул спор, и дело чуть не дошло до оскорблений. Он с юношеских лет не спорил с братом. В детстве они часто дрались друг с другом, катаясь по земле и заканчивая ссоры в синяках и с окровавленными лицами. Но затем, освоив боевые искусства, они узнали приемы, которые не смели использовать в своих разногласиях. Тем не менее, когда Ганнибал приказал ему остаться на южной стороне Пиренеев, Ганнон на несколько мгновений лишился рассудка. Ему хотелось раскроить голову брата чем-нибудь острым или тяжелым. Ганнибал отдал приказ в хорошо продуманный момент. Обстоятельства того злополучного вечера предполагали, что он специально готовился к беседе.

Все началось с обычного вечернего пиршества. Ганнон пил местное вино в компании Магона, Бостара, Адгербала и Силена. Адгербал рассказывал о переписке, которую он вел с сиракузским математиком Архимедом. В его теориях он часто находил положения, пригодные в военной инженерии. Силен заявил, что однажды ужинал с Архимедом — сырыми устрицами, если он помнил правильно. Им подавали их во дворик, располагавшийся на краю скалистого обрыва, и они наблюдали оттуда за юношами, достававшими устриц прямо из моря. Не прошло и нескольких мгновений, как Силен опять заговорил, перебив Бостара на середине фразы. Секретарь утверждал, что скоро им придется чеканить новые монеты, с портретом Ганнибала на одной стороне и с надписью на обороте, состоящей из слов: победитель Италии. Грек нашел это преждевременным.