Гордубал

- Подожди здесь.

Манья стоит, захлебываясь от ярости, - ему стыдно перед всей деревней. Лучше уж убраться отсюда, чем...

Гордубал выходит из хлева и рвет какую-то бумагу. Рвет на мелкие клочки и бросает их в лицо Манье.

- Вот. Больше ты не жених. Передай отцу, что я порвал договор. - Рука в белом рукаве быстро взлетает и указывает на ворота. - Проваливай!

Манья быстро дышит, глаза его суживаются, как нож.

- Не уйду, хозяин.

- Уйдешь! А вздумаешь вернуться, у меня ружье есть.

Штепан багровеет.

- А если не уйду, тогда что?

Гордубал грудью надвигается на него. Манья отступает.

- Полегче! - шипит он.

- Не уйдешь?

- Пока не прикажет хозяйка, не уйду.

Застонав, Гордубал внезапно бьет Манью коленом в живот. Манья корчится от боли, но тут огромная ручища хватает его за шиворот, другая за штаны, поднимает на воздух, и Штепан летит через забор в крапиву,

- Так, - Гордубал переводит дух. - Не захотел в ворота, полетел через забор. - И он поворачивает обратно, поглаживая темя. Странно: как-то горячо в затылке...

За соседским забором слышно хихиканье.

XX

Полана, конечно, заперлась в каморе и притихла, точно ее и в живых нет.

Рано утром Гордубал запрягает в телегу жеребца-трехлетку и смирного мерина. Неравная пара! Мерин уныло мотает головой, жеребец держит голову кверху.

Ну и парочка!

- Скажи матери, Гафья, что я еду в город. К вечеру, бог даст, вернусь.

Пусть коровы мычат от голода, пусть лошади бьют копытами, пусть визжат свиньи и поросята. Может, перестанет Полана упрямиться, не выдержит ее крестьянская душа, выйдет Полана и займется скотиной.

Да и можно ли сердиться, когда рядом божья тварь?

Мерин помахивает головой, жеребец держит ее высоко. Вот и Штепан тоже высоко держит голову.

Жеребца-трехлетку он запрягал вместе с кобылкой - они, мол, хорошо идут в паре. Эй ты, деревенщина, чего кусаешь мерина... Полана, наверно, выйдет из клети, пока меня нет, накормит скотину и птицу, порадуется на них. Вот видишь, и неспеша можно доехать до города.

Перво-наперво к адвокату.

- Так и так, сударь, хочу, чтоб записали вы мою последнюю волю. Никто не ведает, когда придет смертный час. Вот какая воля моя: женат я, жену Поланой звать. Надо, чтобы она наследовала после мужа.

- А что вы завещаете ей, господин Гордубал? Усадьбу, деньги или ценные бумаги?

Гордубал косится с недоверием: "Зачем тебе знать?"

- Напиши: все, что имею.

- А! Ну, тогда запишем: все имущество движимое и недвижимое...

Гордубал кивает.

- Так, так, сударь, хорошо сказано. Пишите: "За любовь ее и верность супружескую завещаю все движимое и недвижимое имущество".

Вот и подписано - во имя отца и сына и святого духа. Гордубал медлит.

- А что, сударь, нельзя ли поехать в Америку снова?

- Куда там, господин Гордубал, в Америке своих рабочих излишек, никого теперь не пускают к себе американцы.

- Гм! Так. А нет ли какой-нибудь фэктори в городе?

- А, фабрика! Есть фабрики, да стоят, не работают; трудные настали времена, господин Гордубал. - Адвокат вздыхает, точно и ему приходится нести бремя трудных времен.

Гордубал кивает головой. Что поделаешь, люди уже не нужны. Никому не нужен такой Гордубал.

А жалко, зря пропадают умелые руки. А вот коням, что высоко держат голову, они пригодятся.

...Юрай Гордубал ищет командира эскадрона. Вон там, говорят ему, в казармах.

- Что, дядя, сына пришел навестить?

- Нет, не сына, хочу жеребчика продать, господин драгун.

- Здесь лошадей не покупают, - объясняет солдат, а руки уже сами тянутся к жеребцу, ощупывают ноги и шею. - Серна, а не конь, хозяин.

Тут подошел кто-то из офицеров:

- Коня продать? Трудное дело, хозяин. - И качает головой. - Сейчас мы не берем лошадей. Говорите, ваш конь призывался еще летом? Хороший конь! А объезжен ли? Что? Не объезжен? И под седлом он еще не ходил? Ах вот как, ваш работник ездил на нем без упряжки.

Вокруг уже собралось несколько офицеров.

- Что, дядюшка, можно ли попробовать жеребца?

- Отчего же нет? - отзывается Гордубал. - Только конь-то норовистый, сударь.

- А хоть бы и норовистый! Дайте-ка, ребята, узду и седло. Поглядим, сбросит ли он Тоника.

Не успел Гордубал и глазом моргнуть, как один из офицеров был уже на коне. Жеребец подпрыгнул, взвился на дыбы и сбросил седока. Тот ловко упал на спину и смеется:

- А ну-ка, ребята, ловите коня!

Толстый командир хохочет так, что даже живот у него колышется.

- Ну, хозяин, конь у вас знаменитый! Вы пока подержите его дома, а мы подадим рапорт, чтобы разрешение дали на покупку.

Гордубал, нахмурясь, запрягает коня.

- Что поделаешь, сударь, продам его цыгану или живодеру.

Командир чешет затылок.

- Слушайте, жалко ведь жеребца... Вы что, непременно хотите его с рук сбыть?

- Да, - бормочет Гордубал, - не ко двору он мне.

- Ну, оставляйте, - решает командир, - а мы вам расписку дадим, что конь у нас, а потом напишем, сколько вам за него причитается. Идет?

- Идет, чего ж тут, - соглашается Юрай. - Коняга хороший, сударь, голову высоко держит. За него восемь тысяч давали...

- Тогда забирайте его обратно, - быстро вставляет командир.

- Можно и за пять продать, - торгуется Гордубал.