Читаем Гордый наш язык… полностью

Двойственный характер дореволюционной русской интеллигенции отразился и в появлении новых слов, производных, вторичных. Интеллигентный в смысле культурный появилось около 1870 года, а интеллигентский — принадлежащий интеллигенции — чуть позже, примерно в 1880 году. Выбор прилагательных оказался удачным. Мало того, что все они — уже чисто русские слова, между ними есть и смысловая разница. Интеллигентский — тот, кто принадлежит интеллигенции, а таких признаков может быть много, в том числе и не совсем достойных. Интеллигентный же — тот или то, что присуще интеллигенту, составляет основной его признак и является характеристикой лица, а не класса.

Потому-то появилось сочетание: интеллигентный человек, а не интеллигентский — качество личное, не принадлежность к социальной группе. Интеллигентными в прошлом веке прежде всего стали называть труд, профессии. Чехов говорил об интеллигентной жизни, Короленко — об интеллигентной совести. Всё в отвлеченном смысле, но всё о проявлениях умственной деятельности человека. По уже знакомому нам переносу значения с деятельности на человека возникают сочетания, последовательно сменявшие друг друга: люди интеллигенции, затем интеллигентные люди, а с конца XIX века и интеллигентный человек — отдельно, самостоятельно, как выражение личности. Один из ранних примеров — в публицистике Короленко: «Два интеллигентных человека и десять мужиков».

Как только стали образовываться разные прилагательные, их сразу же попытались расценить: что хорошо, а что и не очень.

Определение интеллигентский, как осуждаемое, не развивалось дальше. Из устойчивого сочетания интеллигентные люди, интеллигентный человек по общему закону русского языка, сжимаясь в одно слово, возникло сначала обозначение интеллигент, а с 80-х годов — интеллигентность, та самая интеллигентность, которая со временем и стала самым общим признаком интеллигентного человека. Но история непредсказуема. Из интеллигентного образовалось и слово интеллигентщина — узкие интересы кружка в ущерб интересам национальным.

<p>Добрый человек</p>

В 17-томном академическом словаре о слове интеллигентный сказано: умственно развитый, образованный, культурный. Вот три признака, которые как бы вбирают в себя сразу три прежних слова и связанные с ними понятия всех трех уровней: культурность всего лишь частный признак интеллигентности.

Какими-то таинственными нитями связаны все-таки друг с другом все эти слова: образованный, культурный, интеллигентный. Да ведь была и какая-то потребность общественной жизни, чтобы понятия обо всех оттенках личности, вторгаясь в русскую действительность, утверждались в ней и наконец образовали термин. Жизнь за сто лет изменилась в корне, и новый термин стал неизбежностью.

А ведь были люди, некультурные, неинтеллигентные, которые с порога хотели отменить чужие слова, запретить — и их, и скрытые за ними понятия, прекратить живое течение общественной мысли, пытливо пробивающей путь сквозь завалы слов, выражений и путаных журнальных статей.

Почему стало возможным укоренение чужих слов? И почему не все из них сохранились? Да потому, что в русских словах, коренных и древних, сохранялось особое отношение русского человека и к умному, и к доброму — к заступнику народному. Никакое заимствованное слово, будь оно самым распрекрасным и точным, не ляжет на душу, не отзовется коренным своим смыслом, если не пройдет сквозь огонь и воду решительных социальных испытаний.

Судите сами, насколько избирателен русский язык. Цивилизованный — слово понятное, но употребляется редко. Культурный и интеллигентный — используем очень часто.

В свое содержание этот термин вобрал исконную русскую традицию — обозначить человека умного, оценив его и со стороны нравственной. Не просто умный — добрый. В умном наши предки прежде всего видели и ценили способность к душевному порыву, духовную суть познания, требования к которому постоянно повышались, все усложняясь со временем. Ум и знания двузначны. Они могут быть и злыми и добрыми, а для русского человека ценен ум добрый. Выходит, что в понятие о русском интеллигенте незаметно вошло народное представление о хорошем и умном.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки