Читаем Гордый наш язык… полностью

Слово интеллигентный стало своеобразной заменой древнерусских слов и образов в новых исторических условиях. Народное сознание не спеша, но и бесповоротно наполнило его своим особым содержанием, которого не оказалось ни в каком другом языке. Мало ума — доброта нужна, душевная деликатность. Таково русское представление о человеке интеллигентном. «Мы ломаем голову, какой он такой, интеллигентный человек? А образ его давно создал сам народ. Только он называет его — хороший человек. Умный человек. Уважительный. Не мот, не пропойца. Чистоплотный. Не трепач. Не охальник. Работник. Мастер». Так говорит Василий Шукшин, и говорит правильно. Чутье художника подсказало ему историческую правду — потому что историк может лишь подтвердить справедливость этих слов. «Начнем с того, — добавлял Шукшин, — что явление это — интеллигентный человек — редкое. Это — неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда требуется — для созвучия — „подпеть“ могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса „что есть правда?“, гордость… И — сострадание судьбе народа. Неизбежное, мучительное. Если все это в одном человеке — он интеллигент».

<p>Интеллигентность и культура</p>

Теперь понятно и то, почему, говоря: культура производства, культура речи, культура поведения, — мы никогда не заменим слова культура словом интеллигентность. Интеллигентность всегда в личности, и если человек ведет себя «культурно» — он интеллигентен. Культура — уровень достижений, степень развития умственной, духовной и общественной жизни общества, а интеллигентность — воплощение этого в отдельной личности. Внутренняя интеллигентность сохраняет реальность культуры.

Но это не все.

Мы увидели уже, как за историей слов в прошедших поколениях стоит и классовый взгляд на вещи, и борьба за культуру быта. В каждом отдельном слове можно найти ниточку личного пристрастия, эмоции, даже аффекта, но также и яркую нить словесного образа, который в русской культуре, как в любой народной культуре, всегда самобытно национальный; он и ведет сквозь века общий смысл слова, никуда не сворачивая — постепенно формируя и четкий стержень понятия, который уже никогда не исчезнет, а если и исчезнет, так уж вместе со словом. Эти три ипостаси слова: эмоция, образ, понятие — нерасторжимо слиты и нами в обычном разговоре всегда воспринимаются вместе. Логически точными терминами слова становились, только предварительно наполнившись образами национальной культуры. А образ рождает эмоцию. Можно спорить и отрицать, можно просто выкинуть вон, позабыть, отменить, упразднить — но на время! Не эмоция правит сегодня миром слов, а логика образа. Без плоти и крови национального словесного образа всякое понятие в слове мертво. Оно непонятно. Его нет.

Усложнение форм современной жизни вызвало много новых понятий, но все они, как бы ввинчиваясь в коренные смыслы славянских слов, прорастают из их значений, и становится ясно, что грамотный человек социально культурен, образованный человек граждански цивилизован, ученый человек всесторонне интеллигентен. Иностранное слово органично вошло в русскую речь, помогая разграничивать все оттенки социально важного смысла. Сложный сплав представляет собою слово: и личное, и национальное, и общечеловеческое в каждом отдельном слове любого современного языка! «Культура слова» в том состоит, чтобы бережно сохранять родники народного слова и образности его, не гнушаясь при этом и общелюдским и не посмеиваясь над личным пристрастием каждого человека в отдельности к тому или иному слову.

Культура — в умении выбрать и уместно употребить только то слово, единственное и важное, которое в данном случае ясней и ярче передаст вашу мысль.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки