Горе

Все тут же оживилось. Все стали кричать: «Лови убийцу!», но никто пока не шел с места, потому что самыми первыми стояли я и Вайолетт, наблюдавшие за Лувром. Безликий, слушая все эти крики слуг, уронил от шока нож. Он взглянул на тело Ньепса, потом на Атана. В нем что-то щелкнуло, Лувр собирался задушить библиотекаря, медленно, постоянно ускоряя шаг, приближаясь к нему, но толпа, которая снесла, наконец, меня и девушку, опередила безликого. Что было дальше я не видел, однако, видимо Лувру удалось сбежать. Толпа побежала за ним, и мигом комната опустела. В ней были я, Вайолетт и Атан.

— Это ты, — вставая, злобно проговорил я.

— А кто еще? — ухмылялся библиотекарь. — Свершилось! Наконец, вся библиотека моя! Вся… Каждая книга- сокровище знаний- теперь моя! Как же я завидовал этому чертовому старику, — нагнувшись над мертвым телом, Атан плюнул на кровавый лоб трупа. Слюна библиотекаря смешалась с темной струйкой, образовав ужасный тусклый цвет. — У него было все, чего я хотел: библиотека. Однако он ей не пользовался, как стоило бы. Он был бесполезен, так что его смерть миру ничего не даст. Наконец, я могу запереться в своей библиотеке и забыть про этот мир навсегда!

Атан подошел к тумбочке, стоящей рядом с высокой кроватью, и достал ключ. Я подбежал к нему и хотел уже было его ударить, но хитрец увернулся.

— Но! — грозно прокричал он. — Сделаешь это- тебя съедят, как и нашего убийцу. Только он бессмертен, а ты нет.

Вприпрыжку Атан выскочил из комнаты и поскакал в библиотеку, напевая какую-то веселую песенку. Вайолетт села рядом с трупом.

— Умер…, — она плакала. — Исчез… Был вчера, сегодня нет… Почему мы умираем? — девушка с заплаканными глазами взглянула на меня. — Почему мы не можем жить вечно, как они? Он ведь мог сделать себя бессмертным… Так почему?

Вайолетт уже не могла говорить из-за постоянных рыданий. Я подошел к тумбочке. Тот шкафчик, что открыл Атан был пуст, однако я заглянул в другие. Там была толстая стопка фотографий. На них были запечатлены люди. Оглядевшись в поисках какого-нибудь рюкзака, за шторой я заметил строгий и старый портфель. В него и поместились все фотографии. Однако оставался последний шкафчик. В нем была одна единственная фотография. Мужчина в длинном пальто стоял на фоне какого-то деревенского пейзажа фермы. Лицо его из-за древности фотоаппарата не проявилось и вместо него было черное размытое пятно. Я поместил эту фотографию бережно в карман своих брюк.

Подойдя к Вайолетт, я осторожно положил руки ей на плечи. Она вздрагивала от постоянных рыданий. Ее слезы капали на пол, где смешивались с темно-алой кровью умершего старика, однако цвет их был куда светлее и чище. Девушка не могла ничего говорить и лишь истерично всхлипывала, отдаваясь все больше душевным прощаниям с близким человеком. Ее колени испачкались в крови, а руки боялись прикасаться к мертвому телу. Не так больно видеть умершего, как понимать, что больше он не появиться на белый свет. Воспоминания сильнее всего терзают нас, заставляя прочувствовать ту самую смерть. Осознание, что человек, еще вчера смотревший на тебя, теперь лежит с закрытыми веками и больше никогда их не откроет, невыносимо. Невольное сравнение настоящего и будущего окунают в отчаяние. Это состояние похоже на пропажу дорогой тебе вещи, о которой известно лишь то, что ее больше нет. Ты пытаешься смириться с этим, но внутренняя пустота, возникшая от утраты частички твоей обыденной жизни, вмиг стирает все прежние ориентиры, благодаря которым ты жил.

Смерть лишь пугает. Она нагнетает окружение своим скорым появлением, вводит человека в панику, в нем просыпается жизнь, однако все происходит мгновенно. Щелчок. Человека нет. Неважно, умер ли человек долго и мучительно или быстро и стремительно, та граница, которая и зовется смертью и отделяет две половины на жизнь и не жизнь, быстро переступается. Наши ноги не замечают этот порог и продолжают свой путь, идя уже по совсем другой тропе. Таким образом, смерть лишь пугает при жизни, а когда наступает ее час, мы просто переступаем через нее. Где-то мне доводилось то ли слышать, то ли прочитать одну цитату одного древнего мудреца, которая звучит как-то так: «Смерть нас никак не касается: пока мы живы, смерти еще нет, когда мы умираем, нас уже нет». Эта цитата помогла мне отнестись к смерти спокойно, принять ее за тот самый «естественный этап человеческой жизни» и воспринять утрату близкого человека пускай и печально, но не так болезненно, как могло бы быть.

Я смотрел на жалкие страдания Вайолетт и всей душой хотел ее утешить, но обыкновенных слов поддержки мне показалось недостаточно. Видя, как ее плечи судорожно поднимаются, я вспомнил о той цитате, которая показалась мне уместной.

— Смерть нас никак не касается. Когда мы живем, ее нет. Когда мы умираем, уже нас нет.

Девушка прекратила плакать и подняла на меня свои глаза, полные слез.