Горе невинным

После начала войны в 1939 году миссис Эрджайл разом удвоила свою активность. Воспылав идеей детского сада военного времени для детей из лондонских трущоб, она обошла многих влиятельных людей города. Министерство здравоохранения согласилось принять участие, и она принялась искать дом, пригодный для ее целей, – и в итоге нашла его. Только что построенный и современный дом в удаленной области Англии, едва ли способной представить интерес для немецких пилотов. В нем она могла разместить до восемнадцати детей в возрасте от двух до семи лет.

Детей набирали не только из бедных, но и из неблагополучных семей. Это были сироты или незаконные дети, чьи матери не намеревались эвакуироваться вместе с ними, да и не имели желания ухаживать за своими отпрысками. Дети из таких семей, где с ними плохо обращались, да и вообще не уделяли внимания. Трое или четверо из ее подопечных были калеками. Ради ортопедических услуг она наняла домработниц, шведку-массажистку и двух полностью обученных своему делу госпитальных медсестер. Все заведение было устроено не просто с уютом, но с роскошью.

Однажды Лео решил выразить протест:

– Рейчел, не стоит забывать, что этим детям придется вернуться назад в ту среду, из которой мы их забрали. Не надо делать процесс возвращения слишком трудным для них.

Она с жаром ответила:

– Мне для этих бедных клопов ничего не жаль. Ничего!

Он попытался продолжить:

– Да, но ты забываешь, что им придется вернуться в собственную среду.

Однако она только отмахнулась:

– Не обязательно. Может быть… там посмотрим, в будущем.

Тем не менее трудности военного времени сами по себе влекли за собой перемены. Медсестер, не желавших смотреть за совершенно здоровыми детьми, когда в госпиталях было полно работы, приходилось часто менять. В конце концов от всего медицинского персонала остались только пожилая медсестра и Кирстен Линдстрём. Ушла домашняя прислуга, и Кирстен снова пришла на выручку. Она работала увлеченно и беззаветно.

А Рейчел Эрджайл радовалась и занималась делами. Случались и такие времена, припомнил Лео, когда весь дом приходил в волнение. Например, тот день, когда Рейчел, озадаченная тем, что один из мальчуганов, Микки, постепенно худеет, теряет вес и аппетит, вызвала доктора. Тот не смог обнаружить ничего плохого, и потому предположил, что малыш тоскует по дому. Однако она с порога отвергла такую идею:

– Это невозможно! Вы не представляете себе, из какой семьи мы его забрали. Его били, с ним плохо обращались… Там была для него не жизнь, а ад.

– Тем не менее, – сказал доктор Макмастер, – подобный вариант меня не удивит. Надо просто разговорить его.

И однажды Микки заговорил. Рыдая в постели, он кричал, молотя по рукам Рейчел кулачками: «Я хочу домой! Я хочу к нашей маме и к нашему Эрни!»

Рейчел расстроилась, она не верила своим ушам.

– Он не может хотеть вернуться к матери. Она и два пенса за него не дала бы. Она лупила его всякий раз, когда напивалась.

Лео попробовал мягко возразить:

– Ты восстаешь против природы, Рейчел. Она – его мать, и поэтому он любит ее.

– Она не вправе называть себя матерью!

– Он – от ее плоти и крови. И чувствует это. Подобную связь ничто не может заменить.

И она тогда ответила:

– Но теперь-то он уже обязан видеть во мне свою мать.

Бедная Рейчел, подумал Лео. Бедная Рейчел, которая могла купить так много всего… не из эгоистичных побуждений, не ради себя; Рейчел, которая могла дать нежеланным детям любовь, заботу и дом. Все это она могла для них купить, но только не их любовь к себе.

А потом война кончилась. Дети начали возвращаться в Лондон, к родителям или родственникам. Однако не все. Некоторые так и остались нежеланными, и тогда Рейчел сказала:

– А знаешь, Лео, теперь они вроде бы стали нашими; настало время, когда мы можем обзавестись собственной, настоящей семьей. Можно оставить себе четверых или пятерых детей. Мы удочерим и усыновим их, обеспечим их, и они по-настоящему станут нашими детьми.

Лео ощутил некоторую неловкость – неведомо почему. Не то чтобы он возражал против самой идеи приемных детей, просто инстинктивно ощущал фальшь всей ситуации, заключавшейся, пожалуй, в том, что невозможно создать себе семью таким искусственным способом.

– А тебе не кажется, – спросил он, – что это несколько рискованно?

Но она ответила:

– Рискованно? Ну и пусть. Семья стоит риска.

Да, в этом Лео был согласен с ней, только не испытывал такой же уверенности в результате. Но теперь, когда он так отстранился, когда настолько углубился в холодные туманы собственного бытия, у него не было желания возражать. И он сказал ей так, как говорил столько раз:

– Делай как хочешь, Рейчел.