Горе от ума?

Напомню, как он начал свою «Исповедь», которую можно назвать подлинным научным исследованием психологии личности:

«Я хочу показать своим собратьям одного человека во всей правде его природы – и этим человеком буду я…

Пусть трубный глас Страшного суда раздастся когда угодно – я предстану перед Верховным судиёй с этой книгой в руках. Я громко скажу: “Вот что я делал, что думал, чем был. С одинаковой откровенностью рассказал я о хорошем и о дурном. Дурного ничего не утаил, хорошего ничего не прибавил; и если что-либо слегка приукрасил, то лишь для того, чтобы заполнить пробелы моей памяти. Может быть, мне случалось выдавать за правду то, что мне казалось правдой, но никогда не выдавал я за правду заведомую ложь.

Я показал себя таким, каким был в действительности: презренным и низким, когда им был; добрым, благородным, возвышенным, когда им был. Я обнажил всю свою душу и показал её такою, какою Ты видел её сам, Всемогущий. Собери вокруг меня неисчислимую толпу подобных мне: пусть они слушают мою исповедь, пусть краснеют за мою низость, пусть сокрушаются о моих злополучиях. Пусть каждый из них у подножия Твоего престола в свою очередь с такой же искренностью раскроет сердце своё, и потом хоть один из них, если осмелится, скажет Тебе: Я был лучше этого человека”».

Было немало людей, которые с полным правом могли бы сказать, что в поведении своём были лучше Жана-Жака Руссо. Но мало мыслителей за всю историю человечества, сравнимых с ним по оригинальности, силе и культуре мышления, по умению излагать свои мысли, откровенности, литературному таланту.

На склоне лет он писал «Исповедь», раскрывающую предельно полно, насколько мог, свою душу. В этом исследовании нет самолюбования, свойственного мании величия, нет «литературщины». Однако надо отметить его чрезмерную подозрительность. Он писал:

«Но между тем как я попирал бессмысленные суждения пошлой черни, так называемых знатных особ и так называемых мудрецов, я позволил поработить себя и руководить мною, как ребёнком, мнимым друзьям; они же, завидуя тому, что я пошёл один по новой дороге, под видом забот о моём счастье на деле хлопотали о том, чтобы сделать меня смешным, и прежде всего постарались унизить меня, а затем оклеветали. Они завидовали не столько моей литературной известности, сколько преобразованию моей личной жизни, относившемуся к этой эпохе: они, может быть, простили бы мне мою блестящую репутацию как писателя, но не могли простить, что своим поведением я подаю пример, который, видимо, раздражал их.

Я был рождён для дружбы; мой уживчивый и кроткий характер поддерживал её без труда. Пока я жил в безвестности, меня любили все, кто меня знал, и у меня не было ни одного врага; но, как только я приобрёл имя, я потерял друзей. Это было очень большим несчастьем. Ещё большее несчастье заключалось в том, что я был окружён людьми, которые называли себя моими друзьями и пользовались правами друзей только для того, чтобы привести меня к гибели. Продолжение этих воспоминаний разоблачит этот гнусный сговор; здесь я только отмечаю его зачатки; скоро можно будет увидеть, как завязывалась первая петля».

Он не привёл убедительных доказательств какого-то сговора его друзей против него. При глубоком и тонком анализе своих чувств он не смог столь же внимательно и объективно обдумать поведение своих реальных или мнимых друзей.

В начале своей исповеди он обмолвился, что не похож на других. Он, плебей, не менял своих манер в угоду аристократам, находясь в их обществе. Не примыкал ни к одной философской школе или политической партии, ни к одному религиозному направлению (включая атеизм). Поэтому отношение к нему было порой ироничным, а то и враждебным.

Возможно, двойственность его натуры, независимость и гонения в конце концов вызвали у него нечто подобное мании преследования. Но это не означает какой-то врожденной психической патологии. Он с ясным умом и твёрдой волей отстаивал свою независимость, своё человеческое достоинство.

Руссо испытывал вдохновение, совершая уединённые прогулки в лесу. Это не свойственно человеку, психика которого отягощена манией преследования.

«Уйдя поглубже в лес, – вспоминал он, – я искал и находил там картину первобытных времен, историю которых смело стремился начертать; я обличал мелкую людскую ложь; я дерзнул обнажить человеческую природу, проследить ход времен и событий, извративших её, и, сравнивая человека, созданного людьми, с человеком естественным, показать людям, что достигнутое ими мнимое совершенство – источник их несчастий.

Моя душа, восхищённая этим величественным созерцанием, возносилась к божеству; и, видя с этой высоты, как мои ближние в слепом неведении идут по пути своих предрассудков, своих заблуждений, несчастий, преступлений, я кричал им слабым голосом, которого они не могли услышать: “Безумцы, вы беспрестанно жалуетесь на природу. Узнайте же, что все ваши беды исходят от вас! “»