Горестная история о Франсуа Вийоне

К счастью, у школяров для защиты были только палки, и они не оказали серьезного сопротивления. Отступив к широкой улице Сен-Жак, они издали освистывали Робера д’Эстутвиля, а тем временем лучники, взяв штурмом дом мэтра Андри Брескье, захватили десятка два юнцов и грузили на телегу вывески, два окровавленных лома, крюки, украденные на скотобойне, ножи и знаменитую пушечку, которой так гордились школяры. Несколько лучников, которые в подвале вышибли днища у припрятанных там бочек с вином, спьяну стали выбрасывать из окон все, что попадалось им под руку, так что прево пришлось вмешаться и укротить их рвение. После его приказа грабеж прекратился. Затем Робер д’Эстутвиль построил своих людей, взмахнул рукой, что означало приказ двигаться вперед, и небольшой отряд лучников под его командой совершил стремительный бросок к «Образу святого Николая», где были обнаружено и изъято большое количество похищенных вывесок.

Школяры последовали за ними, все так же продолжая свистеть и выкрикивать ругательства, и на бессмысленный шум, поднятый ими, со всех сторон сбегались горожане. Стражникам вторично пришлось вмешаться, так как, увидев, что королеву университета увозят, школяры подняли такой вой, что можно было подумать, будто с них живьем сдирают кожу. Но сама эта дуреха не оказывала никакого сопротивления людям из Шатле. Когда ее посадили на повозку с вывесками, она совершенно не поняла, что происходит, смеялась, и вид у нее был радостный.

К телеге подбежал какой-то юнец и попытался стащить с нее королеву.

— Эй, послушайте! — кричал он стражникам. — По какому праву вы ее увозите? Она принадлежит нам…

— Отвали! — рявкнул на него стражник и врезал ему с такой силой, что только чудом не убил.

Юнца этого звали Буазенкур; он рухнул наземь, и стражники минут пять жесточайшим образом избивали его.

— Буазенкур! Буазенкур! — неистово орали школяры. — Не трогайте его!

Но Робер д’Эстутвиль дал коню шпоры, повернулся и въехал в толпу самых отчаянных крикунов, готовых вступиться за товарища, и те мгновенно разбежались и освободили улицу.

«Да, он молодец», — подумал Франсуа.

Глядя, как прево едет следом за лучниками, которые окружали повозку и толкали тележки с наваленными на них здоровенными камнями «Говеха черта» и «Бздюм», Франсуа принял решение ни во что не вмешиваться и вообще никак не проявлять свои чувства.

Впрочем, ему было абсолютно безразлично, что камни эти изъяли из университетского квартала и перевозят в Шатле. Он только усмехнулся, увидев, как стражники волокут брата Бода, осыпая его ударами. Монах узнал Вийона и закричал:

— Франсуа, ко мне! На помощь!

Но Франсуа отвернулся, свернул на боковую улицу и, ничуть не сочувствуя ни брату Боду, ни остальным школярам, направился в церковь святого Бенедикта, поведал дядюшке о событиях, свидетелем которых он стал.

По всему городу уже рассказывали, что некий стражник вырядился в рясу и берет, какие носят клирики, дабы тем самым уязвить их и оскорбить, а другие стражники, насмехаясь над университетом, держали его под руки, осыпали слева и справа притворными ударами, приговаривая:

— Где же, несчастный, твои товарищи?

Мэтр Гийом был возмущен. Он, обычно такой сдержанный и исключительно осторожный, просто кипел от негодования, и когда Франсуа стал уговаривать его успокоиться, воскликнул:

— Нет! Нет! Нам нанесли оскорбление прямо у нас в квартале! Этого нельзя так оставить. Необходимо сообщить ректору.

— Наверно, уже сообщили, — со смехом ответил Франсуа.

— Ладно, подождем немного… и ты увидишь.

Действительно, через несколько дней мэтра Гийома вызвали в Сорбонну, где состоялся чрезвычайный совет, и вечером он рассказал племяннику, что ректор решил лично потребовать от прево освобождения школяров, которых тот приказал заключить в Шатле, поскольку их арест может вызвать большое возмущение.

— М-да, — протянул Франсуа, — это и впрямь смешно. Из — за дурацкого камня, который я сам когда-то украл, переполошились столь высокопоставленные особы…

— Да, ты прав, — холодно заметил мэтр Гийом и, видя по насмешливому выражению лица племянника, что тот не слишком серьезно относится к шагу, предпринятому ректором, пожал плечами и больше не проронил ни слова.

Глава XII

Меж тем по Парижу кружили тысячи — слухов и толков об этом столкновении, и все горожане только и знали, что пережевывали их, все — кроме Франсуа, который бродил по улицам в мыслях о Катрине и не знал, на что решиться. Ах, как бы ему хотелось взять над ней верх, унизить, да вот только возможностей не было. Если хотя бы день он не видел ее, то впадал в тоску, в безграничное уныние, бродил ночью у нее под окнами, следил за прохожими, покуда у дверей дома Катрины не появлялся Сермуаз.

И тем не менее ему было известно, что в университете накапливается потаенное возмущение и там что-то готовится. Взрыв произошел весной, когда после многочисленных и безрезультатных переговоров ректору надоело ждать, что прево освободит школяров, брошенных в подземелья Шатле, и он объявил, что пришла пора действовать.