Горестная история о Франсуа Вийоне

Но Вийон уже читал Ренье:

Во-первых, пусть моею славой
Во имя Троицы Святой
Распоряжается по праву
Гийом Вийон, приемный мой
Отец, который был со мной
Добр, нежен и заботлив так,
Что он мне ближе, чем родной.
Ему же — мой шатер и стяг.

Засим хочу трех псов дебелых

Ренье де Монтиньи я дать…

— Чтоб гонялись за ним? — рассмеялся Колен.

Вокруг них, любопытствуя, сгрудились завсегдатаи «Яблока» и ржали, слушая, какое имущество завещает Франсуа приятелям и знакомцам; время от времени кто-нибудь из них интересовался, а что он оставит ему.

Стражник Жан Лу и его сотоварищ, такой же шельма, Казен Шоле, помогавший Лу воровать кур во время ночных обходов, кричали:

— Франсуа! Мы тут! Нас не забудь! Франсуа! Ты слышишь? Мы тоже хотим…

— Ну конечно же, — кивнул Вийон и стал читать:

Засим пусть Лу и с ним Шоле
Во рву изловят городском
По утке в предрассветной мгле
И стражу обведут потом,
Добычу спрятав под плащом,
Который им в придачу дам
Я к связке дров, мешку с углем,
А также рваным башмакам.

Строфа эта вызвала всеобщее ликование.

— Утку! Это ж надо! Виват Франсуа Вийон! Ура! Молодец! Молодец! Они ничего и сказать не могут. Это же надо — утку!

— Ну нет! — заявил Жан Лу. — Утка это слишком мало, Ты не слишком щедр, отказывая свое имущество. Во, погляди… — И, достав из кармана яйцо, облепленное перьями, он со смехом положил его на стол и сказал: — Оно лежало на виду, грех было не прихватить. Я и прихватил. Теперь оно твое, Франсуа. Я дарю его тебе.

Подаренное яйцо нужно было как следует оросить. Присутствовавшие радостно потребовали вина, и сам хозяин принес из подвала множество кувшинов и расставил их по столам. Их быстренько опорожнили. Пришлось наполнить их заново. Франсуа, окруженный пьяными, под веселые крики в безумии щедрости расточал богатства, приправленные остроумием и язвительностью, пока окна не стали светлей от начинающегося бледного рассвета.

— Э! — отметил вдруг один пьянчуга. — В Лувре зарю протрубили. Вот и день пришел.

— И горожане по домам возвращаются, — пробормотала служанка, которая давно уже клевала носом.

Улочки, зажатые между черными домами с покрытыми снегом крышами, заполнял синеватый студеный туман. Звонили колокола, призывая к утренней молитве. Франсуа поднялся из-за стола.

— Возьми яйцо, — сказал ему Колен. — И приготовь, что нужно. К полудню я зайду за тобой.

— Жду, — кивнул Франсуа.

Он вышел из кабака в сопровождении Маленького Жана, которого все время шибало к стенам, Табари, ни разу за всю ночь ни открывшего рта и внимательно наблюдавшего за Вийоном, и еще нескольких человек, попрощался с ними и поспешно направился домой, где сразу же поднялся к себе в комнату, сел за стол, взял перо и в течение трех долгих часов исписывал своим мелким, четким, округлым, убористым почерком страницу за страницей, воспроизводя сочиненные в «Яблоке» строфы своего завещания. Закончив, перечел их и потер ладонью лоб. Поэме недоставало конца. Пока это были просто три десятка строф, где в шут ку упоминались имена самых разных людей и назывались нелепые дары, которые он отказывает им. И тогда, чтобы завершить это шутовское перечисление комическим финалом, Франсуа написал:

Вот так, свое диктуя лэ[34]

,Услышал вдруг я, утомленный,
Как пробил девять раз во мгле
Тяжелый колокол Сорбонны…

— То что нужно! — обрадованно пробормотал он. — Это их собьет с толку. Отлично.

Затем, бросив взгляд на толстые книги, что пылились на полке, Франсуа, прыская со смеху, стал торопливо писать:

И все ж, хоть трезв я был вполне,
Забастовал мой мозг усталый
И не дал помолиться мне:
То Дама-Память отозвала
И в ларь забвения убрала
И здравый смысл и разуменье,
И виды разные сужденья —
Они ведь все ее вассалы…

Так же, почти не останавливаясь, он сочинил еще несколько строф и завершил сугубо официально, под стать туповатому судейскому писцу:

Составлено рукой Вийона
Сие в тот год, что назван им…

Перечитав, Франсуа начисто перебелил «Лэ», а тут как раз за окном раздался голос пришедшего Колена:

— Франсуа! Эй, Франсуа!

Глава XV