Горестная история о Франсуа Вийоне

У родника от жажды я стенаю,
Хочу сказать «Прощай!» — кричу «Привет!».
Чужбина для меня — страна родная.
Надеюсь там я, где надежды нет;
Хулу нежданно шлю хвале вослед;
Лишь тем одушевляюсь, что мертво;
Смеюсь сквозь слезы Бог весть отчего.
Студь жжет меня…

Раздался негромкий ропот одобрения; все повернулись и смотрели на Франсуа.

Студь жжет меня, жара бросает в дрожь.
Нагой, как червь, я славлю щегольство,
Отвсюду изгнан и повсюду вхож[43]

.

— Великолепные стихи, — медлительно произнес Карл Орлеанский.

Фреде закашлялся. Герцог продолжил чтение; после каждой строфы он останавливался, смотрел, какое впечатление она произвела на зал, и только потом переходил к следующей, и Франсуа, пораженный, что балладу его слушают без смеха и издевательских комментариев, облегченно вздохнул.

— Видите, как он усовершенствовался, — негромко бросил Фреде.

А герцог уже читал посылку, и Франсуа ждал, когда он дойдет до строчки:

Что я могу? Что? Жалованье брать.

Его беспокоило, как она будет воспринята, и действительно Фреде ахнул, словно бы от негодования, и объявил:

— Ну вот! Этим он все испортил.

— Я так не думаю, — сухо сказал герцог. — Франсуа Вийон превзошел всех вас.

С этими словами он подошел к Франсуа и, взяв его под руку, промолвил:

— Не обращайте внимания на дурное настроение Фреде, оно вполне объяснимо.

— Но неужели это не покоробило вашу светлость? — попытался оправдаться Фреде.

— Ничуть.

— И все-таки упоминание о жалованье…

— Он получит его, — отрезал Карл Орлеанский. — Мэтр Атезан! Так вот, мэтр Атезан… насчет жалованья… прошу вас, удвойте ему жалованье.

Глава XVII

От пребывания в Блуа у Вийона осталось лишь одно приятное воспоминание: о том майском утре, когда в радужном настроении и с туго набитым кошельком он покинул этот город. Нет, он и вправду был счастлив. Теперь ему ни перед кем не нужно отчитываться в своих вкусах, фантазиях, переменах настроения, слабостях. Он свободен от всех этих Фреде, Атезанов и даже от самого герцога, чья неимоверная страсть к поэзии едва не отбила у Франсуа охоту писать стихи… Франсуа понимал, что совершил безрассудный поступок, но тем не менее радовался, что совершил его.

Переправившись на другой берег Луары, он повернул направо и шагал все вперед и вперед по проселочной дороге и на четвертый день пути увидел вдали на фоне белесого неба силуэт колокольни буржского собора. Лента дороги вилась среди полей, зеленеющих молодыми всходами, лугов, изрезанных оросительными канавками, живых изгородей, зарослей кустарника, нырнула в лощину, потом поднялась по склону холма и уткнулась в городские ворота между толстенными башнями. В Бурже Франсуа провел пять дней, деньгами не сорил, тратил их с оглядкой и с легким сердцем снова пустился в путь. Приход лета застал его в Невере; там он продавал девицам лубки и гравюры, шелка и прочие ткани, правда, на сей раз требуя плату, а также торговал и собственными стихотворениями. Он переписывал их по два су за каждое, помогал покупателям заучивать их. Прожив в городе несколько дней, он опять отправился в путь, а поскольку определенного маршрута у него не было, шел он, куда глаза глядят. Подобно большинству бродячих торговцев, он таскал на спине короб; на постоялых дворах и в харчевнях раскладывал свой товар и, ежели за ним не приглядывали, пользовался этим, чтобы прихватить то, что плохо лежит.