Горгона

Он наверняка знал, что сожжённый мотоцикл — моих рук дело. Уверена, он не забыл той летней истории. Думаю, он помнил, как я наблюдала за его избиением у Планетария. Сейчас Купер стоял в дверях беседки и улыбался. Выплыло солнце, моментально всё стало ярким и очень объёмным. Купер прищурился и приставил ко лбу ладошку, как козырёк. Лёгкий ветер качнул яблони и пятнистая тень зашевелилась у его ног, солнечные пятна поползли по светло-голубым джинсам. Прямоугольник входа за его спиной потемнел, стал фиолетовым, беседка теперь была налита густой чернотой.

— Что тебе нужно? — я старалась говорить спокойно и грубо, но всё равно получалось испуганно.

Купер приподнял мешок.

— Просили передать.

Он щурился на солнце и ухмылялся. Голос почти весёлый. Из мокрого угла мешка что-то капнуло в траву.

— Кто… Кто просил?

— Наш общий знакомый.

— Какой знакомый?

Купер засмеялся. Он разглядывал меня и смеялся.

— Ты знаешь. Не притворяйся. Ещё он просил напомнить про среду.

— Что про среду?

Голос сорвался, Куперу это явно доставило удовольствие.

— Ты что — трусишь? Боишься? — спросил он участливо. — Бояться-то уже поздно. Бояться надо было раньше. Кстати, напарник твой тоже обгадился — хотел когти рвать…

— Что с ним?

— Ничего… — беспечно ответил Купер, хмыкнул и добавил. — Ничего хорошего.

Он двинулся ко мне. Не спеша и не отрывая довольного взгляда от моего лица. Что оно выражало — страх, растерянность, беспомощность?

Купер остановился в метре от меня. Пахнуло чем-то приторным, похожим на запах фруктовой гнили.

— Среда. Не забудь. И никаких пряток.

Он кинул мешок к моим ногам. То, круглое, что было внутри, глухо стукнулось о землю.

Купер вышел, оставил калитку распахнутой настежь. На цыпочках я попятилась от мешка, остановилась, села в траву. Не отрываясь глядела на грубую ткань, на мокрое пятно. Над головой настырный дрозд высверливал одну и ту же мелодию их трёх нот.

26

В мешке была дыня. Чуть перезрелая «колхозница» с подгнившим боком. Мне понадобилось часа три чтобы собраться с духом, развязать мешок и заглянуть внутрь. За эти три часа я чуть не сошла с ума, под конец моё состояние напоминало агонию. Главный вывод, который я сделала из этой истории — ожидание беды гораздо мучительней самой беды.

В понедельник утром я вернулась в город. Прямо с вокзала, не заходя домой, направилась в прокуратуру. Квадратную вывеску — серую с железными буквами — я видела тысячу раз по дороге в школу и обратно. Всякий раз, когда проходила по Краснопресненской улице. Здание, серое и узкое, было зажато между какой-то жил-спец-строй-монтаж конторой и овощным магазином.

В тесном тамбуре, за дешёвым школьным столом сидел молодой милиционер. Старшина. Перед ним стоял телефонный аппарат цвета слоновой кости. Милиционер на вид был не старше меня.

— Вы к кому? — он пытался говорить низким баритоном. — Документы?

Я молча положила на стол паспорт. Он взял, начал листать. Дойдя до штампа прописки, он закрыл паспорт и официальным жестом протянул мне. Вопросительно наклонил голову.

— Мне нужно… — начала я и запнулась. — Мне…

— Не волнуйтесь.

— Да-да, хорошо… Я хочу заявить… упредить… нет, предупредить… хочу… — та фраза, главная вступительная фраза, которая этой ночью на даче, а после в электричке и в метро звучала логично и по-взрослому, которая должна была немедленно убедить стражей закона безотлагательно встать на мою защиту, — эта фраза беспомощно рассыпалась на невнятные глаголы и междометия.

— Заявление? — пришёл на помощь старшина. — Вы хотите заявление подать?

— Да! Заявление!

— Пишите и приносите.

— Как?

— Приходите завтра, приносите заявление…

Я растерялась, события развивались совсем не так, как я себе это воображала.

— Нет! Мне сейчас — это срочно! Поговорить с кем-то! Прямо сейчас!

— Вы сперва заявление…

— Хорошо-хорошо! У вас есть бумага? Лист бумаги есть?

Старшина послушно выдвинул ящик стола. Внутри были какие-то документы, коробка скрепок и прочий канцелярский хлам, сверху лежала затёртая книжка карманного формата с девицей распутного вида на обложке — малиновый рот, чулки сеткой, сапоги-ботфорты. Милиционер поспешно пихнул книгу вглубь. Но название я успела разглядеть. Называлась книга «Секс — её оружие».

— Только ручку не забудьте… — он протянул три листа писчей бумаги и шариковую ручку за тридцать копеек. — Вернуть. Хорошо?

Через дыру в ограде я пробралась на территорию хозблока зоопарка. Обошла вольеры, где кода-то обитали еноты. Енотов давно уже не было, но запах по-прежнему стоял крепкий. Моё тайное место располагалось на той стороне главного пруда, за старыми лебедиными будками под сломанной ивой. Я устроилась на стволе дерева и начала писать. Заявление заняло всего полторы страницы. Пару раз проткнула бумагу ручкой, но переписывать начисто не стала.

Около полудня я вернулась к прокуратуре. Но заходить не стала. Снова говорить со старшиной не было никакого смысла. Мне нужен взрослый следователь.