Гори, гори ясно

— Старшим я имена давал, — наконец заговорил — куда глуше прежнего — Матвей. — Простые и понятные: Ванька, Антошка и Машка, без всяких там загогулин. А четвертую, младшенькую, Людка вытребовала, чтобы Милой назвали. Прям в слезы ударилась, Мила она — и все тут. Я ж не тиран какой, уперлось жене это имечко, пусть ей.

— Мила — Людмила, — покатал я на языке созвучие имен.

— Хочешь сказать, никакого подвоха? — Матвей покивал мне, но в кивках не было согласия. — Я тоже так считал, цельных четырнадцать лет. А в эту весну, как начала она ноги из дому делать, призадумался. Мила — кому, чему она Мила? Кто мне дочку баламутит, в омут беспамятства швыряет? Пока ее побеги обходятся без беды, но с каждым разом меньше деревенских выкраивают время на поиски. В прошлый раз ходили вчетвером: я, сыновья, Полкан. Это лес, там зверье, змеи, коряги...

— Сегодня мы вдвоем Милку поищем, — обратился к главе семьи Макс с уверенностью в голосе. — И найдем, обещаю.

— Не уверен, что смогу дать ответы, — предельно откровенно сказал я. — Но сделаю все, что от меня зависит.

Матвей порывисто кивнул.

До опушки нас вызвался проводить Ванька, он и пса с умнющими глазами прихватил. Я так понял, парнишка вовсе и не к краю леса намылился сходить, а всю дорогу с нами вместе проделать. Это в наши планы не входило.

— Это что, от часовни? Или тут заодно еще гору взорвали? — удивился я обилию камней вдоль нахоженной тропы, ведущей вглубь леса.

Каменюк и камушков всех форм и размеров было столько, что впору собирать сад камней. Затянутые зеленым мхом, булыжники и глыбы, они выступали, как бы произрастали из земли.

— А это, батя говорил, — с энтузиазмом откликнулся Ваня и запрыгнул с разбегу на один из мшистых валунов. — Как святилище порушили, с округи навезли валунов, чтобы среди них не можно было найти тот, который стоял над источником.

— Ты сам в это веришь? — сверкнуло лукавство в глазах Макса. — В богов старых, в целебные источники?

— Мила, случаем, не на месте бывшей часовни обычно находится? — прежде, чем парнишка ответил Шпале, нагрузил я его новым вопросом.

А что, не такая и редкость, когда самый очевидный ответ и есть верный. Если так, нам бы удалось здорово сократить поиски.

— Милку когда где находили, по-разному, — ответил сначала мне Ваня. — А в бесовщину и в боженек пусть батя верит. Как по мне, шизанулась Милка, и все тут. А мы с ней носимся, как с писаной торбой.

— Услышано, — Макс негромко присвистнул. — Дальше мы вдвоем. Дружище, проводи гражданина.

Это он к Полкану обратился, если что.

— Не, я... — парень не договорил.

Его нога скользнула по мху, подогнулась, а руки взметнулись в попытке ухватиться за воздух.

Рванулся с места к младшему хозяину пес белой молнией.

Что-то треснуло, что-то хрустнуло.

— У-и-и, — на высокой ноте простонал Ваня, с превеликим удивлением щупая вывернутую конечность. — Кажись, сломал.

Шпала шустро очутился возле родственника жены, тронул пострадавшую ногу, затем потянул, толкнул... Щелчок!

— О! — только и успел обозначить свое удивление парнишка.

— Перелома нет, вводная та же: до дому с Полканом и с песней, — легкомысленно махнул рукой Находько. — Чего сидим, кого ждем? Святого Пенделя, епть?

— А... — Ваня хлопал глазами. — Что я своим скажу?

— Как что? Шел, шел, упал, очнулся — штаны порваны.

Не церемонясь, Макс поднял на ноги племянничка, развернул лицом к деревне и придал ускорения толчком. Умный пес потрусил рядом с ошеломленным подростком.

— Едрить-коптить, наконец-то, — приятель аж рыкнул вполне по-звериному в конце фразы. — Язык как помело. АБ, Ивана-дурака не слушай, а все, что говорит Матвей, дели на два.

— По причине? — уточнил я на ходу, углубляясь в лес.

— Когда тут вроде как делали бдыщь, Матвею было года два, два с половиной, — ответил приятель. — Что он может помнить? Эт раз. Два-с: дед его — из семьи купцов. Они по-своему слышат мир, через звон монет. Стало реже падать в кошелек? Худо. Жопу ассигнациями не подтереть? Совсем хренота.

Логика в его словах имелась. На что в нашем доме не затрагивали политику, равно, как и не смотрели новости, и почти не читали газет, но даже в такой среде я понимал простую вещь: перемены — это не всегда для всех благо. Если хорошо тебе, не обязательно хорошо и другим. Или плохо тоже всем.

— Тут раньше денег крутилось: стриги не хочу, — продолжил Шпала. — Человечков на ход с иконой прикатывала уйма, со всех окрестных сел. А что за зверь — паломник? Это легко убеждаемый и падкий до чудес барашек. Поесть с дороги? Извольте, епть. Ноги стерлись? Целебные травы, аж с самого пола часовни душица, сами корячились, собирали, сушили. Хворь замучала, падучая? Кусочек корешка самой святой березы, готов завернуть. Крестик в водичке целебной вымочен, и водичка чудотворная — этими вот руками набирал.

— А потом вдруг перекрылся денежный поток, так? — я понимающе усмехнулся.