Гори огнем

Гуляев снял пилотку, утер ею вспотевший лоб. Помотал головой.

— Посижу немного, — сказал он. — Ты иди.

— Не пойду без вас никуда. Там всего сто метров, и уже наша тропинка, — настаивал Русанов.

— Лучше о Шишакове позаботься, — сказал Гуляев. — Он не соображает ничего.

Действительно, Шишаков уже убрел далеко вперед, и он все так же бормотал что-то под нос, рассеянно глядя перед собой.

— Шишако-о-ов! — крикнул Русанов.

Тот не обернулся.

— Контузило его крепко, — сказал Гуляев. — Иди-иди, не оставляй его. Я-то хоть немного еще соображаю…

— Шишаков, твою мать! — повторил Русанов.

Он метался, поглядывая то на все дальше уходящего Шишакова, то на Гуляева.

И вдруг Ивана кольнуло под сердцем, и ему показалось, что все это уже как будто было. Но где и когда?

Странная, неизвестная раньше тревога вдруг застучала в висках, задрожали руки, и стало все предельно ясно.

Вспомнил, что у него осталась в портсигаре папироса, которую хранил на крайний случай.

Русанов уже собирался уходить.

— Постой, — сказал Иван. — У тебя спички есть?

— Осталась пара-тройка в коробке.

— А у меня папироса, — сказал Гуляев. — Ты прав, нехрен отсиживаться. Надо Шишакова догнать. А до позиций дойдем, покурим на двоих.

— Перекурить — это дело хорошее.

— Помоги встать.

Русанов дал ему руку, Гуляев поднялся, подхватив с земли ППШ, оперся на руку товарища, и вместе они пошли вслед за Шишаковым, по болотному лесу, пропахшему смертью, по мокрой осоке, проваливаясь по колено в вязкую жижу — но шли, и где-то вдалеке гремела канонада, трещали винтовочные выстрелы, стрекотали пулеметы.

Гуляев обернулся, увидел место, где лежал у дерева, увидел мертвого Клауса и зачем-то с ним мысленно попрощался.

И они шли, в ободранных грязных шинелях, обнявшись, волоча за собой оружие, собрав последние силы, шли через поваленные обгоревшие бревна, через колючие кусты, через трясины и лужи; а лес был пронизан солнечным светом, и с каждым шагом свет становился сильнее и ярче, и еще, и еще, и скоро не осталось в мире больше ничего, кроме белого света.

Эпилог

— Да вот он тут прямо сидел, на этой скамейке. Держался за сердце, а потом завалился на бок, захрипел и перестал дышать… Я хотел ему скорую вызвать, так он бред какой-то нес, — растерянно говорил учитель молоденькому милиционеру с сержантскими погонами.

— Не знали его раньше? — спросил сержант.

— Не видел ни разу. Я вообще не из этого района, просто гулял тут, уселся газету почитать…

— Понятно.

Милиционер захлопнул блокнот, сунул его в планшет, снова взглянул на полулежащее на скамейке тело старого дворника в оранжевом жилете поверх ватника. Вгляделся в небритое, пожелтевшее лицо с поломанным носом, свернутым набок.

— Вспомнил его, — сказал сержант учителю. — Дворник наш, Иван Андреич. Он в войну власовцем был. Ну, вызову машину, пусть заберут. Не беспокойтесь. Как там в песне поется… «Не надо печалиться, вся жизнь впереди».

— Надейся и жди, — кивнул учитель. — Ну, я свободен?

— Да, идите, конечно.

Учитель подобрал со скамейки газету, еще раз взглянул на мертвого дворника, попрощался с милиционером и пошел по аллее дальше.

Отойдя на несколько шагов, вновь обернулся, помахал сержанту рукой и с улыбкой ему подмигнул.

Лето — осень 2022 г.

Санкт-Петербург