Горячая купель

— И простил тебя командир? — спросил Грохотало Таранчика под общий смех.

— Простил! Это, может, какой другой не простил бы, непонимающий, а тот простил. Я же говорю, что добрый был командир. Все простил, еще и за храбрость похвалил...

— Тебя не наградили за это?

— А куда вы девали пленных?

— Э, хлопцы, награды мне и не надо. А зря их вели до командира полка: отпустил на все четыре. «Идите, — говорит, — работайте...».

Было видно, если Таранчика не остановить, не поднять взвод, его рассказов хватит до вечера.

После команды «разобрать оружие», взводный заметил, что станок пулемета первого отделения надежно покоился на крепких плечах Таранчика, а Соловьев, подпрыгивая около него с телом пулемета, не очень уверенно просил отдать станок.

— Нет, Соловушка, ты устал. Тебе, пташка, и того хватит, что несешь, — говорил Таранчик с такой нежностью, какой вроде бы в его угловатом складе и не должно быть.

Тут Грохотало убедился окончательно, что все эти фокусы со станком предназначены исключительно для «пробы» нового взводного.

Когда вернулись с занятий, дневальный сообщил лейтенанту, что просил зайти капитан Горобский: его связной приходил дважды.

У подъезда стояла тачанка, запряженная парой гнедых коней. Из дверей вышел солдат с двумя чемоданами, а за ним — офицеры и среди них — Горобский. Проводы, оказывается, уже закончились. Отпускник, заметно покачиваясь, на ходу прощался с товарищами.

Грохотало замедлил шаг, когда заметил в этой компании майора Крюкова. Тот суетливо ткнул на прощанье руку Горобскому, хлопнул его по плечу и, будто не заметил подходившего лейтенанта, отворотив раскрасневшееся лицо, зашагал от подъезда.

— А-а, милейший! — увидев Грохотало, простонал капитан, как от зубной боли. — Вот видите, друзья, этот новый товарищ неисправим: он вечно опаздывает. Вы, случайно, не проспали, герр лейтенант? Или у вас в полку было заведено опаздывать?

— Простите, — закусил губу Грохотало. Ему не хотелось затевать спора, но и притворяться равнодушным он не умел. — Разве можно судить о дисциплине целого полка по одному человеку, который считает за обязанность довести занятия с солдатами до конца?

— Не знаю, милейший, не знаю, — заметив резкость, изменил тон Горобский. — Н-не могу знать... Н-ну, что ж... Вместо «здравствуйте» мне придется сказать «до свидания». — Он подал Грохотало руку и подчеркнуто вежливо добавил: — До свидания, милейший!

Горобский неловко плюхнулся в тачанку, и она легко покатилась к въездной арке.

3

Вскоре пришло пополнение.

Среди новичков, прибывших во второй взвод, не нашлось фронтовиков. Это были люди, угнанные на работу в Германию в годы фашистской оккупации. После освобождения из лагерей их призвали в армию.

Правофланговым в маленьком строю взводного пополнения стоит Земельный. Это — богатырь. Крупные черты лица, глубокие складки на. лбу и сильный коричневый загар придают ему вид суровый и даже мрачный. На вопросы отвечает неохотно, густым басом.

Рядом с ним Путан кажется маленьким, хотя это человек среднего роста, коренастый и крепкий. Лицо — скуластое. А в серых глазах у него какая-то давнишняя грусть, оставшаяся, видимо, с тех пор, как увезли его фашисты из родной деревни.

В самом конце — маленький солдат. Он похож на подростка, одетого в военную форму. Гимнастерка висит на худеньких плечах, но заправлена аккуратно. Солдат подтянут, стоит прямо, смотрит бодро. Это — Колесник. На вопрос взводного, сколько ему лет, бойко отвечает:

— Вчера исполнилось восемнадцать.

— В армии давно?

— Я доброволец, товарищ лейтенант. Из лагеря домой не поехал: решил сразу отслужить, а потом и домой. Уж год дослуживаю.

— Как же тебя приняли досрочно?

— Я год себе прибавил, оттого и приняли. Документов-то у нас не было никаких.

* * *

...В пятом часу утра, когда спалось особенно крепко, Грохотало почувствовал резкий толчок в плечо и, не проснувшись как следует, вскочил с койки.

— Тревога! — еще звенело в ушах, а дежурный по роте — уже за дверью. Оставив ее распахнутой, он устремился в другие двери, которые тоже оставлял открытыми, и надрывно взывал: «Тревога! В ружье!»

В казарме творилось то, что всегда бывает по тревоге. Кое-где еще мелькали простыни, взвиваясь выше второго яруса; глуховатый бас сердито бубнил спросонья, что кто-то навернул его портянку, а ему осталась чужая; солдаты, продолжая одеваться на ходу, бежали к оружию. Щелкали пулеметные замки, винтовочные затворы, шуршали по стеллажу разбираемые коробки с лентами; кто-то негромко стучал крышкой по коробу пулемета, стараясь надеть возвратную пружину, а она без конца срывалась со шпенька.

Среди этого приглушенного шороха, возни и щелканья послышался веселый голос лейтенанта Мартова, командира первого взвода:

— Лейтенант Грохотало, ко мне!

Володя подошел к Мартову, стоявшему в противоположном углу казармы.

— Ты бы помог своему Таранчику собраться. Видишь, как старается человек, вспотел даже.

Посмотреть было на что. Таранчик сидел на койке и торопливо сматывал валиком обмотку. Ни единая пуговица на гимнастерке не была застегнута. Пилотка сидела на затылке поперек головы.