Дом большой, богатый как изнутри, так и снаружи, одной только мебели на несколько миллионов долларов, а где-то еще сундуки стоят, набитые золотом. Но Ковалю уже все равно, его богатства этого мира уже не интересуют. А врата в загробное царство для него, скорее всего, закрыты: слишком уж много за ним грехов.
Коваль умирал, его уже и причастили, но вряд ли он слышал пение ангелов над головой. Судя по страдальческому выражению его лица, сам дьявол что-то кричал ему в ухо.
— Говорят, священники уже были, — сказал Сысоев, обращаясь к Фомину.
Пуля прошла навылет, даже не задев кость. Рану обработали, зашили, туго перебинтовали, на этом все лечение и закончилось. На перевязки только нужно ходить… Родион, конечно, взял больничный, но только для того, чтобы погостить в Москве, побыть с Лерой. Ну и с Ковалем как не проститься?
Не смог Родион устоять перед искушением заглянуть на огонек к легенде преступного мира, глянуть, как угасает его жизнь.
Мариец раскололся, признательные показания приобщены к делу, Ковалеву можно предъявлять обвинение в организации покушения на убийство. Туманов жив, но в тяжелом состоянии, может и не выкарабкаться. Если вдруг не выдюжит, Ковалю придется ответить и за убийство. Но уже на том свете. Не жилец он, совсем чуть-чуть осталось. Даже задерживать его не будут.
— А покаяние? — спросил Родион. — Вдруг не все выложил. Нужно как на духу.
— Кто вы такие? — едва слышно проговорил Коваль. Он посмотрел на Родиона, но не смог удержать на нем взгляд, сил не хватало.
— Мы для вас, гражданин Ковалев, самые главные священники в вашей жизни. Грехи мы не отпускаем, но исповедь примем. Это же вы заказали Майю Туманову и ее отца.
— Живы они, — пробормотал Коваль, закрывая глаза.
— Благодаря исключительно майору Фомину, — усмехнулся Сысоев.
Он оговорился, на самом деле Родиона в звании не восстановили, но в будущем все возможно. Дело получило широкий резонанс, сам начальник главного управления МВД выразил благодарность и Сысоеву, и Фомину. Возможно, и приказ о восстановлении в звании будет подписан, если Варшавин не вставит палки в колеса. Так он вроде бы присмирел, дело Абакумова спустил на тормозах, но, возможно, его пассивность всего лишь затишье перед бурей.
— Спасибо майору Фомину, — едва слышно сказал Коваль.
— Кто заказал Туманова-отца и Туманову-дочь? — включая диктофон, спросил следователь Анохин. — Кто поручил гражданину Маринцеву убить их?
— Я поручил… Я ждал… Я должен был отомстить… Оленька, девочка моя… — Из глаз Коваля потекли слезы. — Полянин стрелял в меня, он должен умереть… И его дочь…
Коваль уже находился в предбаннике потустороннего мира, где уже мог общаться со своей покойной дочерью. К ней он взывал, но с каждым произнесенным словом голос его становился все тише. Пока совсем не угас. Какое-то время он беззвучно шевелил губами. Но, вдруг открыв глаза, ясно посмотрел на Родиона.
— Не надо было убивать девчонку, — четко и на удивление громко произнес он и, с благодарностью глянув на Родиона, испустил дух. Глаза так и остались открытыми.
Анохин не постеснялся подойти к покойнику, приложить пальцы к его шее. Вдруг Коваль не умер, вдруг он всего лишь имитирует смерть, чтобы избежать ответственности за содеянное.
Но Коваль умер на самом деле. К своей машине Родион подходил, уверенный в смерти легенды преступного мира. Рядом с ним шел Сысоев.
— К Лере поедешь? — спросил он.
— К Лере. — Родион вопросительно глянул на друга.
— С одной стороны, все правильно… — замялся Михаил.
— А что с другой, я знаю, — кивнул Родион. — Но ничего не могу с собой поделать.
— Я понимаю, Варшавин обделался, но, поверь, с ним никто не хочет связываться. И пока ты не уладишь с ним вопрос, в Москву тебя не вернут.
— Я все понимаю.
— Ну смотри, я тебя предупредил.
Родион попрощался с другом, сел в машину и отправился к Лере. Целая медовая неделя у них в запасе, и он готов отдавать за каждый день с ней по звездочке с погон. А полковник Варшавин пусть катится к черту!
Миска глубокая — полтора литра борща нальешь, горбушку хлеба накрошишь, полной ложкой сметаны заправишь, еще и свободное место останется. Из такой миски Семен и черпал, ел, как будто из голодного края приехал. И в борще у него хлеб, и в руке, лопает, аж за ушами трещит. Майя, конечно, не против. Надо будет, она целое корыто борща ему наварит, пусть рубает, раз уж у него метаболизм такой буйный. Жратвы не жалко, Семен сам по себе раздражает, видеть его не хочется.
— Компот в холодильнике! — сказала она, поставив на стол тарелку с рагу.
Тошнит ее от Семена, но хочешь не хочешь, а обед по расписанию. Отец в Ростове, в больнице, мать с ним, и хозяйство на Майе, и братья, которые не очень-то хотят ее слушаться. А Семен хоть и слабак по своей натуре, но общий язык с ними находит, на рыбалку с ними с утра ходил, с полдюжины жирных сазанчиков принесли, на ужин обещает пожарить.
— Угу! — кивнул Семен и этим междометием вызвал в свою сторону пренебрежительный взгляд Майи.
Ну хотя бы голос на жену повысил, нет, сидит сиднем и кивает как болванчик.