Горячая весна 2015-го

— Допустим. Как вы видите завершение военной операции? Мы разбили русские дивизии, заняли Калининград… Что дальше? В конце концов, мой предшественник заявил о победе над Ираком через полгода после начала кампании, а стреляют там до сих пор.

— В этот раз кампания займёт всего несколько дней, максимум — неделю, — опередив генерала, ответил помощник президента по национальной безопасности. — После занятия Калининграда русским надо предложить переговоры. К этому времени они, скорее всего, захватят Латвию и часть Эстонии и Литвы. Мы предложим им честную сделку: страны Балтии в обмен на территорию анклава. Разумеется, ни о каких русских войсках там не может быть и речи. При формальном суверенитете России судьба этого края должна решаться живущими там людьми под политическим контролем демократических стран. Мы же, напротив, по просьбе балтийских правительств будем гарантировать их дальнейшую независимость своим военным присутствием.

— А если они не согласятся на такие условия?

— Тогда мы постепенно будем выдавливать их с оккупированных ими территорий, — пожал плечами Маккензи. — Опираясь на наше огневое превосходство. В конце концов, каждый из наших корпусов практически равен по мощи всей Российской армии. Это не стиль морской пехоты, но экономика русских завязана на мировой рынок и рухнет быстрее, чем наша. Население Калининградского анклава раз в тридцать меньше, чем в Ираке, значит, партизан мы тоже можем не опасаться. Я думаю, русские пойдут на переговоры, если мы дадим возможность Рогову сохранить лицо.

— А потери? — спросил Кейсон. — Сколько наших парней вы хотите уложить в землю для достижения этих целей?

— В контактных боях потери неизбежны, — признал Кейси. — Мы исходим из того, что ни одно из наших подразделений не потеряет боеспособности из-за потерь в личном составе за всё время операции. Кроме того…

Он сделал паузу, собираясь с мыслями. Вопрос о планируемых потерях был слишком болезненным, чтобы он мог просто так озвучить перед президентом цифры. Помощь пришла с неожиданной стороны.

— Потери сами по себе для нас не катастрофичны, — произнёс за спиной у президента Оскар Шаняк. Он поднялся с места и вышел в центр, чтобы его видели все присутствующие. — Быть может, они даже желательны. Если бы мы не покупали командование иракской республиканской гвардии в две тысячи третьем, а взяли бы позиции их танковых дивизий и Багдад лобовым штурмом, то наши потери составили бы тысяч пять солдат. Но зато мы не имели бы послевоенного сопротивления ни в Ираке, ни в мире вообще. Патологическая боязнь потерь, которую мы получили во Вьетнаме, серьёзно нам повредила. Может быть, настало время прервать эту тенденцию.

— Вот как? — удивился Кейсон. — Но я представляю американский народ. А он не очень-то благосклонно относится к потерям!

— Ошибаешься, Джон! — убеждённым тоном возразил Шаняк. — Общество готово. Это мы не готовы, думая, что американский народ не примет. Мы очень долго били слабых, а это порочная практика. Слабые заражают слабостью. И паническая боязнь потерь — это один из симптомов такого заражения. В Ираке мы доказали своё технологическое превосходство, но любой ублюдок, ненавидящий наши ценности, всегда мог сказать, что оно только маскирует нашу уязвимость. А потом пойти и заложить бомбу там, где наше техническое превосходство нам помочь не может. Армия побеждала, но общество проигрывало, понятно? Сейчас мы обязаны одержать не только военную, но и моральную победу, на деле доказав, что умеем воевать по-настоящему и риск потерь нас не остановит.

На несколько секунд наступила тишина. Сказанное было слишком необычно для насквозь фальшивой политической практики Соединённых Штатов. Такая откровенность могла стоить политической карьеры любому.

«Они как монашки, которым показали презерватив! — неожиданно развеселился президент, глядя на каменные лица присутствующих. — Пора их подтолкнуть!»

— Так что там с потерями, Питер? — обратился он к генералу. — Надеюсь, после слов Оскара вы уже не будете стесняться и назовёте нам цифру?

— Потери… ах да, — опомнился Кейси. — По расчётам командования группировкой, мы теряем от семи до восьми тысяч человек. Учитывая стандартные коэффициенты, это означает около полутора тысяч убитыми. Столько же или чуть меньше потеряют союзники. Русские потеряют втрое или вчетверо больше.

— Ну что же, — сказал президент. — Мне всё понятно. Я подпишу ваш план.

23 января 2015 года. Россия, Московская область