Горячая весна 2015-го

— Ну, вот и началось, — сказал Добрынин, промакивая платком потеющую лысину. — Это фактически объявление войны.

Охрана выдернула его из дома, эвакуировав почти с той же скоростью, что и президента, что не способствовало сохранению душевного равновесия.

— Нет, — возразил Рогов, уже успевший прийти в себя. — Это попытка сделать так, чтобы войну объявили мы. Провокация. И кое-кто, пожалуй, не прочь на неё поддаться.

— Политика не поддаваться на провокации дорого обошлась нам в прошлом, — заметил Семёнов, в чей огород и был брошен камень. — Сейчас в готовность приведены все наши силы. Войска подняты по тревоге, объявлено состояние военной опасности. Максимум через час мы готовы перечь границы прибалтийских республик с целью деблокады Калининградской области.

— Чего от нас и добиваются, — подхватил президент, — чтобы выставить нас агрессорами перед всем миром. Американцы готовы напасть?

— В американских войсках объявлена боевая готовность «Чарли», это предпоследний уровень, — сообщил Добрынин. — Готовность Коалиции к наступлению тоже где-то в районе часа. Кроме того, им понадобится провести мероприятия, которые довольно трудно скрыть, — поднять дополнительные самолёты, к примеру. Мы сразу же это обнаружим.

— Значит, непосредственной опасности нет, — сделал вывод президент. — Две недели — это очень приличный срок. Я пока вижу только одну опасность. Американцы могут попытаться ввести войска в Прибалтику, не начиная формальных боевых действий. Мы должны быть готовы ответить тем же, как только получим сведения об этом. Проекты нот к руководству Эстонии, Латвии и Литвы с требованием пропустить наши части через их территорию уже заготовлены. В обмен мы гарантируем им сохранение независимости и невмешательство в их внутренние дела. Вероятно, они отвергнут наши требования, но эти дипломатические телодвижения мы должны сделать.

— Не следует с этим торопиться, — возразил министр обороны. — Как только мы дадим ответ на ультиматум, даже в такой форме, они тут же поймут, что мы отвергли их требования, и атакуют. Если уж тянуть время, то до конца. Две недели — приличный срок, и лучше бы нам выбрать его полностью.

— Точно, — поддержал его Семёнов. — ГРУ сообщает, что с сегодняшнего дня армии прибалтийских лимитрофов перешли под прямое командование офицеров Коалиции. Если превентивные действия невозможны, то следует использовать оставшееся время с пользой. Этот срок позволит нам завершить оснащение бронетехники Особого стратегического объединения комплектами «Накидка» и завершить мобилизацию резерва первой очереди. Кстати, я полагаю необходимым объявление всеобщей мобилизации…

— Мне кажется, это лишнее, Владимир Алексеевич, — заметил молчавший до поры Шемякин. — Мы же не собираемся воевать с Америкой много лет, как во Второй мировой? Гитлер говорил, что война должна выигрываться тем же оружием, которым она начата. Он ошибался, но мы сейчас именно в таком положении. Если части постоянной готовности не справятся, то мобилизованные нам не помогут, придётся искать политическое решение.

Семёнов не удостоил его ответом, но Шемякин этого не заметил.

— Я думаю, Геннадий Геннадьевич, что нам с вами пора отправляться дальше — на Урал.

Глава президентской администрации имел в виду комплекс под горой Ямантау, построенный для высшего руководства страны десять лет назад.

— Не поеду! — отрезал президент. — До ядерных ударов не дойдёт, а дезорганизовать управление страной так можно очень легко! Лучше я останусь здесь. Пусть Сёмин туда летит.

— Хорошо, — кивнул Шемякин, который, кроме прочего, курировал информационный центр, призванный противостоять американской пропагандистской машине. — Мы объявим о том, что президент столицу не покидал.

9 мая 2015 года, 10.00 по московскому времени. Белоруссия

За прошедший час дизельная вонь остановленных двигателей успела рассеяться. Поднявшееся повыше солнце набрало силу и наконец начало греть более или менее пристойно. Туман, изгнанный падавшими сквозь еловые кроны столбами солнечного света, исчез, впитавшись в землю или осев каплями влаги на ветви деревьев и броню боевых машин.

Десантников по тревоге подняли в шесть утра. Тревогу, однако, ожидало слишком большое количество людей, чтобы её можно было назвать внезапной. Мысль о том, что агрессор, предъявивший Родине наглый ультиматум, выберет для нападения рассвет праздничного дня, разделялась и офицерами, и солдатами. Когда через три часа марш закончился не на аэродроме, а в каком-то лесу, где было приказано маскировать технику, перевели дух очень многие.