Горячая зола

Выйдя снова на воздух, она спрятала сумку с деньгами в задней части фургона вместе с остальными своими скудными пожитками, затем впрягла пару волов. Мелвин говорил ей, что если индейцы подойдут к фургону, запряженному волами, то этих животных они не украдут. Они считают буйволов бесполезными. Эта мысль позволила ей почувствовать себя в большей безопасности.

Но что будет с ее коровой? Что будет с ее курами? Что, если ее из-за них остановят?

Снова заставив себя не беспокоиться о таких вещах, она залезла в фургон, подняла вожжи и, не оглядываясь назад, решительно двинулась в путь в северном направлении, не имея даже нормальной дороги, способной указать ей путь.

Всегда она слышала о том, что безопаснее путешествовать группой, но здесь она была совершенно одна, за исключением еще не родившегося ребенка, который толкался внутри ее, не сознавая тяжести данного момента. Почувствовав его шевеление, она улыбнулась, положив руку на живот. Несмотря на то, что это был плод насилия, все-таки это был ее ребенок, вскормленный ее телом. Никогда она не будет думать о ребенке, как о частичке Фрэнка.

Никогда!

Да, она была одна, но с ней остались ее воспоминания далекого прошлого о матери и отце, и всегда будет Мелвин, да упокой Господь его душу… Он заставил ее снова поверить в человека, но она спрашивала себя, сможет ли она когда нибудь по-настоящему полюбить мужчину или испытать страсть в объятиях мужчины. Она молилась, чтобы это произошло. И однажды, она надеялась, Фрэнк окончательно уйдет из ее головы, сердца и души – этот проклятый, нечистый на руку негодяй!

Но она должна решить одну задачу, прежде чем приступить к следующей. Она должна добраться до торгового поста, прежде чем начнутся схватки. Сможет ли она сделать это вовремя? Вплоть до смерти родителей, она никогда не совершала других, кроме как однодневных путешествий от своего дома. Земли отца находились примерно в тридцати милях к юго-западу от Канзас-Сити: там она родилась и выросла. Там она жила до тех пор, пока не сказала печальное «прощай» сначала своей матери, а затем и отцу. Она осталась одна и вынуждена была сама о себе заботиться. До настоящего момента ей это хорошо удавалось.

Больше всего она боялась, что ей придется рожать ребенка одной. Что, если они оба умрут?

Медленно покачиваясь, пара буйволов двигалась вперед, железные колеса катились, лязгали и вихляли в пыли. Мэгги вздрогнула, когда заметила несколько совершенно белых от солнца черепов бизонов, лежавших вдоль тропы.

Она подняла глаза к небу. Ей вспомнились слова Мелвина, которые он сказал, когда они направлялись в Вайоминг в этом же самом фургоне.

– Здесь небо – половина мира человека, – говорил он, когда смотрел вверх, затем медленно обводил взглядом все вокруг. Это была местность, едва тронутая какой-нибудь цивилизацией, кроме как индейской: дикая, свободная земля, где дули беспрерывные ветры, превращая траву в постоянно волнующуюся поверхность с серебристыми гребнями.

Муж рассказывал ей, что название «Вайоминг» происходит от индейского слова, означающего «большие речные отмели», потому что штат представляет собой водораздел с целым рядом высохших русел рек и водоемов. Бог был архитектором Вайоминга с его похожими на соборы горами и внушающими страх бесконечными прериями, затмевающими все человеческие усовершенствования.

– Муж, сегодня все еще так же красиво, небеса такие же яркие и голубые, как в тот день, когда ты прославлял их, – прошептала Мэгги. – Небо невыразимо голубое, мой дорогой.

Она испугалась, когда прямо перед ней внезапно появилась стайка антилоп, призрачно пронеслась через водораздел и также быстро исчезла. Серый волк стоял возле бугра, глядя на нее, затем тоже исчез, будто был лишь видением.

– Эта дикая местность, муж, грубая, дерзкая, хотя во многих случаях и милая, – снова прошептала Мэгги, как будто Мелвин был с ней. – Парадная дверь на открытый воздух, ты ведь так называл Вайоминг, дорогой?

Разговаривая с Мелвином, Мэгги временно облегчала свое одиночество, хотя и понимала, что если кто-нибудь увидит, как она разговаривает сама с собой, то подумает, что она потеряла рассудок.

Выговариваясь, Мэгги внезапно почувствовала себя глупой, как, если бы кто-то смотрел на нее, она подобралась и все свои мысли сосредоточила на продвижении вперед. Она была полна решимости добраться до торгового поста вовремя. В ней появилась какая-то улыбчивая серьезность. Вокруг все начало окутываться темным бархатом ночной прерии. Солнце было уже так низко, что его лучи освещали лишь самые верхние ветки деревьев, а внизу все было серым и тусклым.

Появилось общее ощущение тревоги, страха и беспокойства от сознания того, что ей придется провести первую ночь в одиночестве, без защиты мужа, без домашних стен, которые могли бы оградить ее от ночных неожиданностей.