Горячее лето

— Да меня ж с трех мест за это самое… — он сделал выразительный жест, — выгоняли.

Наступило неловкое молчание. Вошла хозяйка, в момент навела на столе порядок, присела.

— Что ж вы в праздник, — она тепло улыбнулась, — простите за попрек, носы повесили? Поди, Иван на судьбу-индейку жаловался? — Она повернулась к Карпову и со сдержанной гордостью сказала: — Чего-чего, а жалоб я от своего никогда не слышала.

И подумалось Владимиру, что этого «своего» она любит просто и крепко, на всю жизнь.

XIII

Днями Карпов, как обычно, бегал, увязывал, утрясал, вечерами работал. Чаще всего — в технической библиотеке. Он измотал мать поисками не только своих, но и английских и немецких журналов. Он замучил переводчицу с английского (в немецком тексте с помощью рисунков разбирался сам). Особенно интересовали его сведения по строительству шахтерских поселков. Зазвал один раз к себе Федора Костюка, развернул перед ним свои находки, но, к сожалению, они Костюка не тронули.

Мать ворчала, мать гнала его в кино. Два-три раза он водил в кино Маню Веткину, но стихов ей, как в тот милый «чайный» вечер, не читал. Кое в чем она помогала ему, однако нагружать ее он стеснялся.

— Володя, ты ненормальный, ты сухарь-человек, — как-то в сердцах сказала ему мать. — На тебя жаловалась переводчица. Ты даже ко мне невнимателен.

— Мама, прости, переживи! Я пошел ва-банк.

В контору он приходил редко, в большинстве случаев со спорными, конфликтными вопросами. Семкин не осмеливался больше его останавливать. Владимир прошел прямо во вторую комнату, но Хазарова там не оказалось. Видно, начальник совсем перестал бывать в своей канцелярии.

Платон Петрович ходил по карповскому участку. Он «поддавал жару» Егорову; за что — в ливне сердитых слов Владимир не смог разобрать. Увидев Карпова, Хазаров сверкнул на него глазами, но брань оборвал.

— Обратите внимание, прораб (с недавних пор «молодой специалист» был обращен в «прораба»), у вашего Егорова многие рабочие нормы не выполняют.

Хазаров был возмущен, как обычно, всей душой. Растерянный Егоров стоял молча, не в силах противостоять натиску начальства.

— Платон Петрович, — Карпов пошел за начальником, — хочу с вами посоветоваться.

— Идемте в контору, — настороженно покосился Хазаров. — Там мне легче с вами разговаривать. Ха-ха, стены помогают!..

В конторе начальник грузно опустился на свое место за столом, устало потирая ладонями лоб. Владимир сел напротив.

— Что же, прораб… переворот задумали?

— Задумал, Платон Петрович.

Хазаров не поднимал глаз от стола.

— Слышал, слышал. Слухами земля полнится. Значит, скоростные поточные методы?

— Пора, Платон Петрович. На передовых стройках уже…

— Осмелюсь заметить: слишком наивно смотрите на серьезные вещи.

Хазаров выглядел спокойнее, чем обычно. Это вселяло надежду в Карпова. Может быть, он не разгадал, не разглядел Хазарова как следует? Это же такой человек, которому один раз покажи чертежи дома — он по памяти возведет все здание.

— Что же вы обо мне думаете, Карпов? — Не ожидая ответа, продолжал: — Вы считаете: Хазаров так себе… суховатый хозяйственник, по уши увязший в повседневные дрязги, разменявшийся на копейки, не видящий дальше своего носа… Так? — Он повысил голос, но ответить снова не дал. — Вы думаете, мне Степной менее дорог, чем вам? Забываетесь, прораб. У Хазарова сердце в груди бьется, может быть, громче, чем у вас, когда он смотрит, как подымается дом… Новый дом!

Карпов молчал. Да он и не смог бы говорить, потому что Хазаров, продолжая речь, набирал темп и входил в азарт. То усмешка, то обида проступали в его словах. Он коснулся прошлого, своей жизни, которая была почти целиком отдана строительству. Он выкладывал перед молодым инженером свое богатство, а оно велико — без малого тридцатилетний опыт работы.

— Так что же, после этого Хазарова можно называть зажимщиком, рутинером и еще бог знает кем?.. Благодарю вас. Подобные разговоры до меня доходили. Вы и представить себе, Карпов, не можете, как это обидно.

Начальник судорожно глотнул слюну, точно вместе с ней хотел проглотить горькую обиду.

— Платон Петрович…

— Нет уж, позвольте, я буду говорить! Я достаточно молчал, как будто это меня не касалось. Вы решили во что бы то ни стало создать оппозицию руководству на Степном.

— Оппозицию?

— Вы возомнили черт-те знает что: способности, дескать, подготовка, инициатива, необыкновенный талант! — продолжал Хазаров, возбуждаясь собственной речью. — Все свои действия вы сознательно обращали против меня, с первого дня, с первой нашей встречи… Против меня, в конце концов, ладно. С этим я найду в себе выдержки помириться, коли надо. Но дело! Но стройка! Вы понимаете, ошибочная организация строительства — это ведь деньги, выброшенные на ветер. Деньги!

— Это правда.

— Да, да, правда. Такая правда, которая не позволяет мне молчать. И я в глаза вам говорю: нет! Поточное строительство опирается на полную механизацию… А у нас?

Единственное окно кабинета до половины закрыто темной занавеской. Свет проникает только через верхние звенья. Когда Хазаров склоняет голову, лицо его темнеет.