Горячее лето

Хазаров сделал попытку перейти на холодный тон, который в спорах имеет неотразимую силу.

— Техника не терпит легкомыслия. Не мудрствуйте лукаво, прошу вас, товарищ Карпов.

— Вы ошибаетесь, товарищ Хазаров. Неужели малые дома обязательно голыми руками строить?

— А неужели на мелкое строительство тащить транспортеры, подъемные краны, механические пилы? Большую механизацию? Машинам простор нужен. Иначе они повиснут у нас грузом на шее.

— Почитайте журналы — есть ценный опыт.

— Опыта, извините, мне не занимать. Вот где у меня журналы! — Хазаров постучал себя по лбу. — В наших условиях механизмы простаивали бы девяносто пять процентов рабочего времени. Чистый убыток! — снова горячился начальник, нервно выколачивая своими сильными, загрубевшими пальцами по столу гулкую дробь. — Все равно, как если бы комбайны и тракторы вывести на крестьянскую чересполосицу. Видывали такую?

— Я полагаю…

— Вы мыслите невероятными абстракциями. О, вы неисправимый оптимист! На первых же порах мы с вами, как пробки, вылетим из такой системы. Тут же нужна черт знает какая строгость. Запутаемся, как птенцы в сетях. В сетях, которые вы хотите самому себе расставить. Да нас же снабжение сразу зарежет насмерть?

Хазаров рассмеялся громко, ненатурально. Он выжимал из себя этот смех.

За время работы на Степном Карпов сумел привыкнуть к крайностям начальника, к его резкости, к неровному характеру, но сегодня вновь и вновь поражался ему.

— Платон Петрович, вспомните графики на производствах.

— Конвейер и никаких гвоздей? — Хазаров скривил губы в гримасе-усмешке.

— Именно так, — своеобразный конвейер: люди и механизмы последовательно двигаются от объекта к объекту.

— Немыслимая затея, Карпов, — заговорил начальник, видимым усилием воли смиряя взволнованность, тяжело налегая широкой грудью на стол. Стол заскрипел и сдвинулся. Хазаров с двух сторон крепко вцепился в крышку, точно боялся, что он развалится. — Признавайтесь откровенно, вы верите в ее реальность? Вы… вы ни во что не ставите мое мнение? Мнение старого строителя, который поседел на стройках? Вы отрицаете весь мой многолетний опыт. Вы осуждаете всю мою жизнь! Это… это больно слушать, молодой человек.

В его голосе послышалась неподдельная сердечная боль.

— Платон Петрович, — просительно заговорил Владимир, — вы мне дали четыре дома «на откуп» Так будьте последовательным до конца. Прошу санкционировать эксперимент на двух-трех объектах.

— Сил моих больше нет, — опустил руки начальник, прерывисто дыша. И, снова обозлившись, закричал: — Санкционирую! Но помните, Карпов, слова Хазарова: провалитесь, как двоечник на экзамене.

XIV

Первый тайм строители выиграли у торпедовцев с перевесом в шесть очков. Перед самым перерывом удалось провести с игры три броска: один Карпову и два Длинному. Капитан команды, двухметровый верзила, игравший центрового (его здесь все звали Длинным), говорил в раздевалке Карпову:

— Выходи краем, скорость у тебя есть, понял? И — верхом пас мне, понял? Если меня зажмут, рвись под щит и — по кольцу! Тактика, понял?

Еще бы он таких элементарных вещей не разумел! До войны за первую команду факультета играл. Летом сорок пятого с чешскими баскетболистами встречался. Правда, в Ленинграде было, прямо скажем, не до спорта, но восстановить «форму» — это же не вновь учиться.

Когда Березову по профсоюзной линии дали указание выставить в баскетбольную команду стройуправления двух-трех спортсменов, Карпов сам вызвался и второго подыскал — Семенова, паренька из егоровской бригады. За несколько вечеров команда под руководством опытного Длинного сыгралась или, как говорил по-спортивному Длинный, «нашла себя». И вот — первая встреча на кубок города.

Владимир Карпов, выбегая на площадку перед вторым таймом, каждым мускулом ощущал, что он разыгрался, всем существом вошел в темп, в ритм захватывающей, стремительной борьбы. С центра Длинный откинул ему мяч прямо в руки. Владимир прорвался по краю, точно отпасовал Длинному. Тот, вытянувшись щукой, метнулся к корзине. Стоголосый радостный крик болельщиков означал, что цель поражена.

Длинный явно переигрывал своего соперника в центре. Торпедовцы «прикрепили» к нему второго игрока. Владимир сыграл с Семеновым, вышел под щит и крюком послал мяч в кольцо. Десять очков преимущества! Длинный коротко крепко пожал Владимиру руку. Собственно, игра была сделана. Атака за атакой накатывалась на половину торпедовцев. Владимир позволял себе роскошь бить по кольцу издали.

— Пятый, мажешь, — вдруг услышал он негромкий голос.

Пятый — это он. У него на спине большая белая пятерка.

Торпедовцы оборонялись с ожесточением обреченных. Они плотно закрыли Длинного.

— Пятый, сам! — снова услышал Владимир знакомый голос, прозвучавший, как команда.

Только полсекунды промедления, и мяч потерян. Его подхватил проворный чернявый торпедовец, прошел защиту, прыгнул. Рев одобрения раздался со стороны торпедовских болельщиков.