Горячее лето

«Иван, Иван, — хотелось сказать ему, — ты можешь быть очень счастливым». Карпов не сказал, сообразив, что в таких обстоятельствах слов мало. «Грузить тебя надо, так нагружать, чтобы часу свободного не оставалось, — подумал Карпов. — Нужно с Березовым обмозговать».

И все-таки чувство подъема не исчезло. Весь день Владимир работал в состоянии светлого предчувствия.

Ее нет рядом, но она совсем близко. В любой момент они отделены друг от друга лишь получасом. Он знал, что Тоня сегодня обязательно придет. Чувство близости было до того осязаемо, что иногда он оглядывался в надежде встретить ее взгляд.

Вскоре после концерта самодеятельности Тоня позвонила, пригласила в цех. Хазаров кисло морщился: сорвут, дескать, деревообделочники поставку щитов и оставят на бобах… В цехе говорили много, спорили бурно. В комсомольское обязательство вписали пункт о щитах, которые должен изготовить участок Тони. Сутулый курносый начальник жался и кряхтел, но против молодежи не пошел.

Потом Владимир провожал Тоню до дома. Она была тихой, чуть не молчаливой. Неожиданных вопросов не задавала. Даже о следующей встрече они не условились.

…Она пришла после работы рассказать, как идет подготовка к изготовлению щитов. Он развернул перед ней график — «почти окончательный». Все рассчитано и отработано, как расписание поездов!

Темно-синий вечер возник где-то в степи, над полями, и неслышно подступил к городу. На небе зажигаются звезды, на земле — огни. Тускло, будто сквозь занавеску, виднеется сквозь легкие облачка луна. Свежий степной ветерок изредка пробежит верхушками деревьев, те ответят одному ему понятным шепотом, и снова все смолкнет. Такие вечера бывают в ту пору, когда лето пришло на смену весне. Не умолкает только смех в скверах, за кустами желтой акации.

— Дом техники, смотри, — показывала Тоня на новые здания. — А это будущая центральная городская библиотека. Весь этот корпус с трехметровыми окнами — читальный зал.

Она знала и любила свой город. Он вырастал у нее на глазах. В войну сюда переехали два завода с Украины. Не только полушубки да пимы отправлял город на фронт!..

— Вот там, за рекой, будет строиться «Сельмаш». А тут — новый центр. Видишь, деревянные домишки отступили на задворки? Я слушала лекцию городского архитектора…

Неприметно для себя они больше всего говорили о будущем. Здесь будет завод, там новый квартал, дальше — площадь с огромным цветником. Они не мечтали и даже не просто верили — они знали.

Они не делили будущее. Оно было общим.

Вдоль улицы тянется аллея из кленов. Сквозь их сходящиеся наверху в сплошной массив кроны и не разглядишь выплывший из-за облачка лунный диск — он только угадывается где-то слева. Свет и тени причудливо перемешались, рисуя неуловимо тонкие узоры на земле, на стволах деревьев, на лицах. Время от времени с мягким шорохом проносятся за деревьями машины, разбрасывая по аллее быстро бегущие световые блики.

— Хороший у нас город. И хорошеет год от года, — сказала Тоня.

— А Ленинград? — с явным лукавством спросил Владимир.

— И Ленинград… Но здесь я выросла. Ты не бывал в степи, когда колосится пшеница? А на Ясном озере? А в наших березовых колках осенью?.. Ты не бывал!

Он не видел ее лица, но чувствовал улыбку, которой не сдержать.

— Не бывал…

Тоня знала, что он тоже улыбается. Она знала и как он, улыбается: в щелки сощурил глаза и слегка сморщил нос. Она любила, когда его глаза смеялись.

— Но — буду! — сказал Владимир после паузы.

«А в тайге я бывал, гулял с Маней возле лесного озера. Говорила ли она Тоне? — подумал он, крепче прижимая ее руку к боку. — Если спросит, сразу признаюсь».

Тоня спросила о другом:

— Володя, где же та… что с войны тебя ждала?

— Она меня не ждала.

— Не ждала? Тебя? Не верю! Не понимаю… До свидания, Володя. Это мой дом.

Не дав ему опомниться, она скрылась в темном проеме двери.

…Владимир бесцельно бродил по городу. Возвращаться домой не хотелось. Изредка попадались запоздалые прохожие — одиночки или потерявшие счет времени пары. Тихая ночь берегла сон города, чтобы он, город-труженик, проснувшись поутру, с новыми силами взялся за работу.

XXII

Петя Проскурин со своими подручными поднимался все выше. Он работал сосредоточенно. На лице — выражение деловитости и строгости. Его чуб совсем порыжел. Солнце опалило щеки. Раньше юношески яркие, полные губы теперь потемнели и как бы подсохли. Глаза немного запали. Лицо стало взрослее, мужественнее.

Иногда он останавливался, бросал взгляд вокруг. Подъемник и транспортер поднимали материалы наверх, плотники в нужный момент переставляли подмости. Печники шли вровень с каменщиками. Возле дома готовился настил для пола и стропила для крыши.

Такого здесь еще не бывало!

Кран подает кирпичи и раствор как раз в ту минуту, когда они нужны. У крана сегодня стоит сам механик Агафоненко. Каждая бригада, каждое звено, любой человек у места. Каменщики теперь знают, что их не «бросят» на авральную подноску материалов.

Это называется — график действует.

Проскурин мечтал о такой работе. Он сам, вместе с инженером Карповым, составлял этот график.