Горячее лето

Мысль работала четко и быстро. Мироненко знал о встречах Тони с Карповым, но до сегодняшнего вечера не догадывался, насколько это серьезно. Он оберегал ее от Вовок, а беда явилась с другой стороны.

Вот и пришла пора любви. Тоне ее не скрыть. Чем она увлеклась? Внешностью? Или смелыми замашками инженера? Нет, это не увлечение, это гораздо больше… И если без ответа — горько, больно. Нет, не может этого быть!

Открытие встревожило. Вызвать Тоню на полную откровенность? Нет, сейчас нельзя. Придет время — расскажет отцу все.

— А все-таки правильно ли ты поступила? — спросил он после паузы.

— Правильно ли… что? — повторила она, смущаясь.

Она тоже думала, вспоминала встречу на Степном несколько часов тому назад. Оттуда она бежала. Одна. Потому что начинался дождь. И потому, что она не могла не бежать.

— Пожалуй, следовало выделить механику одного-двух человек на пользу для всего дела.

— Теперь я уж и не знаю. Не знаю, папа, что мне делать!

Она порывисто встала, подошла к отцу и обняла его за шею, касаясь щекой седины на виске. Это было как бы признание.

— Ошибки поправимы, Тоня, — говорил он. — Ошибки поправимы, если они найдены, если поняты.

Он говорил, ни на минуту не забывая, что все происходящее здесь связано с инженером Карповым. И она это ясно чувствовала. Она черпала в словах, в голосе отца поддержку, бодрость, силу.

Они еще долго проговорили, отыскивая ошибки и намечая пути их исправления. Отец ушел, когда часы показывали два. В своей комнате он долго сидел на кровати, разбираясь в нахлынувших сегодня чувствах.

Карпов… Со временем из него выйдет настоящий инженер.

У Карпова простая и богатая биография: Ленинградская армия народного ополчения, затем офицерские курсы, саперный взвод, рота, ранения и награды. После войны — учеба, диплом с отличием. И, наконец, Сибирь.

Он считает, что только теперь начинается его настоящая жизнь. И пусть считает. Это, в конце концов, очень верно. «Пошлите меня на промышленный объект», — вспомнил Мироненко и беззвучно засмеялся в темноту.

Но беспокойство не проходило. Вот этого самого Владимира Карпова, приехавшего два-три месяца тому назад, любит его Тоня, Тошка! Ведь инженер — инженером, а какой человек? И что у него в личном, интимном прошлом? Ведь двадцать восемь лет — уже возраст! Смотри, Тошка, во все глаза, сердцем всматривайся…

Мироненко подошел к двери, осторожно позвал:

— Тоня, спишь?

Ответа не было. Утомилась, спит.

«Так что же, — подбодрил он себя, — что же тут плохого? Не на танцплощадке встретились. На строительстве. В работе».

Укладываясь в постель, он думал о деревообделочном цехе, о заводе и поселке. Все это неразрывно связано с ним самим, с его семьей. Все это, вместе взятое, и называется — наша жизнь.

XXIV

С утра накрапывает мелкий, нудный дождь. Небо обложено мутными тучами. Холодно.

Владимир привык этим летом к яркому палящему солнцу, к прозрачному воздуху и синему небу. Так было еще вчера, а сейчас словно подошла хмурая ленинградская осень. С козырька фуражки на лицо стекают капли. Под ногами вязкая грязь. Машины к строящимся домам теперь доходят с трудом. По узкоколейке туда и сюда снуют вагонетки. «Вовремя тогда сделали», — соображает Владимир, но эта мысль не приводит его в равновесие.

Двадцатый дом раньше всех на поселке поднялся почти в полный рост. Заканчивается кладка стен. Поставлены рамы. Дом начинает обретать свои формы.

И это не радует Карпова.

Возле дома работают плотники. Вот топоры с мягким и звонким стуком вонзаются в дерево, вот ударяют молотки по шляпкам гвоздей — стук тупой, глуховатый. Визжат пилы и ножовки.

Вчера вечером Карпов собрал плотников: деревообделочный цех, мол, щитов не дает. Как быть? Решили щиты для междуэтажного перекрытия и внутренних перегородок готовить на месте.

Моментами Владимиру казалось, что это не график, а недостроенный дом рушится, валится ему на голову. Аврал, штурм… График сломала Тоня Мироненко, Антонина Федоровна! Все было договорено, согласовано в стройуправлении и с ней. Он ей верил. Он не сомневался! А она, видите ли, «со щитами запоздает»…

Что творилось тогда у него в душе, не хочется вспоминать. После разговора она ушла, вернее убежала, как девчонка в пятнадцать лет. В первую минуту он ждал, что Тоня вернется, рассмеется: «Шутила!» Она не вернулась…

Вместо постоянного стука и рокота машин, к которому успел привыкнуть слух, сейчас стоит шум ручной работы. Подъемник безмолвно, будто в тоске, протянул свой хобот к дому.

Петя Проскурин спускается вниз, намеренно громко говорит Егорову, взмокшему от дождя и пота:

— Что же дальше? Может быть, и нам сюда… грозди забивать!

В его тоне звучат и едкая ирония и личная обида, которую он никому не простит. «Тут на мотоцикл не скопишь…» — думает он.

Паренек поднимается на леса медленно, ступает тяжело, всем своим видом подчеркивая: спешить некуда!

Иван Агафоненко стоит без дела. Выражение лица у него такое, как будто он хочет спросить: «Может, мне снова в артель податься?»

Карпов ждал, что вот-вот появится Хазаров и громко, чтобы все слышали, скажет: «Я предупреждал!»