Горячие гильзы

Очнулся от грохота. С трудом понял: рядом — гроза. В шалаше было сыро и душно.

Мать, присев возле выхода, проворчала:

— Дед, старый, грозу накликал. «Снаряд бух в эшелон. Девку бух в сани…» Вот тебе и бухает!

Гроза не испугала. Мы видели вещи пострашнее…

— Мам, — спросил вдруг Серёга, — а куда делась наша деревня?

— Так ведь сожгли её немцы…

— Это я знаю, а куда она делась?

От глупого вопроса Серёги мне стало не по себе. Я понял, как много мы потеряли. Жизнь словно бы взорвалась, лишь мы чудом уцелели. Пройдёт война, люди вернутся на пожарища, поставят новые дома, но прежняя жизнь, всё, что было прежде, не вернётся уже никогда…

Послышался хрипловатый голос старика:

— Шинель вот принёс — ребятишек укрыть. Хорошая шинель, тёплая… Немец потерял со страху, когда от наших бежал.

Нас с братишкой укрыли шинелью. Серёга прижался ко мне, и мы быстро согрелись. В ночной темноте мне на миг показалось, что мы дома, в своей деревне. Щекой я чувствовал каждое движение Серёгиных ресниц. Братишка о чём-то думал…

ЗА ЗЕМЛЯНИКОЙ

Теперь мы жили не у леса, а в лесу. Здесь всё было не так, как в деревне. Люди болели от простуды, боялись ночных криков филина, темноты.

Мы с матерью перетащили в еловую гриву запасные рамы, принесли самовар и медную посуду. Старик в немецкой шинели помог связать сруб, который мы наполовину зарыли в песок, а сверху обложили глиной и дёрном. Вставили окно, сколотили дверь из еловых плах. В землянке оказалось тесно, как в деревенской бане, но жить было можно.

Мылись в озере, а потом вырыли яму, наносили в неё воды, накалили в костре несколько валунов, скатили их в яму, туда же бросили куст можжевеля. Потом куст вынули. Вода в бочаре была горячей и пахучей. Мылись без мыла. После купания Серёга заболел. Ночью испугался, услышав птичьи голоса…

— Леса боюсь! — И братишка заплакал навзрыд.

Мать принялась утешать Серёгу:

— Не надо бояться. Лес друг нам, а не враг. Выпей отвара, станет легче.

Братишке и на самом деле стало легче.

Лес укрывал нас от врага, согревал, кормил. Наша комяга была цела, уцелела и сеть, которая во время пожара сушилась на берегу. Мы по ночам уходили на озеро, ловили рыбу. Хватало её чуть ли не всем.

Люди старались помогать друг другу. Тётя Паша часто повторяла:

— Всё будет по-нашему. Что Гитлер придумал, чтобы жили, как ему хочется… Не выйдет! Зря старается!

Мальчишек в лесном лагере была, как шутила мать, целая рота. Одетые во что попало, тёмные от загара, мы носились по лесу, играли в войну.

И вдруг перестал играть наш Серёга:

— Есть хочу… Голова болит.

Я отвёл брата в землянку, напоил молоком, но лучше ему не стало.

Хлопнула дверь, на пороге вырос Саша Тимофеев.

— Мальчишки за земляникой собрались. Побежим, а?

— Земляники хочу… — захныкал братишка. — Красной-красной.

— Подожди немного, принесу! — успокоил я Серёгу.

Идти за ягодами было неблизко. В поход собрались самые старшие. Вожаком выбрали Сашу Тимофеева. На поясе у него висел немецкий штык в чёрных ножнах — настоящее боевое оружие.

Земляничные луга лежали за моховым болотом — идти пришлось по зыбучим кочкам. Мох проваливался под ногами, хотелось упасть, катиться, как колобок. Я быстро выбился из сил, но рядом был Саша Тимофеев, протянул руку, потащил за собой…

— Пришли! — закричал Саша Андреев.

Земляника оказалась крупной и спелой. Я впервые в жизни видел столько ягод. Местами опушка была багряной от ягод. Пахло так вкусно, что у меня закружилась голова. Глотал Ягодины, пока не наелся. Снял шапку — набрал полную. Товарищи ликовали: «Ешь не хочу!»

Саша Андреев отошёл от леса, оказался возле дороги. И вдруг он замер на месте, поджав ногу, будто журавль.

— Мины! Заминировано!

— Иди сюда! — приказал Саша Тимофеев.

— Не могу. Страшно. Выведите меня!

Саша Андреев не был трусом. Я понял, что мин много, может погубить одно неправильное движение. И тут я сам увидел чёрную проволоку — рядом с моей ногой. Вскрикнул испуганно…

— Никому не двигаться! — приказал Саша Тимофеев. — Мины натяжного действия. Проволока что паутина. Не пугайтесь, всех выведу.

Саша Андреев огляделся, двинулся сам. Саша Тимофеев приблизился к нему, показал, куда идти.

— Там нет ничего, не бойся…

Время словно пропало, от страха резало глаза, я шёл словно во сне. Когда ступил на мох, ноги подломились, лёг между кочек.

Рядом лежали другие мальчишки. Над мшарами вдруг загудел самолёт. Не раздумывая, все вскочили, бросились в заросли низкорослой болотной сосны, затаились средь кочек, заросших брусничником…

Лётчики не заметили нас, самолёт ушёл в сторону холмов. Я поднял голову, увидел зелёное брюхо самолёта, чёрные кресты на крыльях.

— Вот и в прятки поиграли, — невесело пошутил кто-то из мальчишек.

Взрослые от ягод отказались, девочки пришли в восторг. Но больше всех обрадовался наш Серёга — глазёнки его так и засверкали. Брал в губы он по земляничке, счастливо щурился…

Я взял из шапки несколько ягодин, но они показались мне горькими, что калина…

Ночью меня разбудил Саша Тимофеев, дал штык, отвёл на пост. Целый час я стоял под ёлкой, сжимая холодное оружие. Люди спали, я их охранял.