Горячий 41-й год

— Сержант, тебя как зовут? — Позвал помкомвзвода, заторможено копошащегося около убитого. Тот поднял голову и непонимающе посмотрел на меня, — Тебя, что контузило?

Помкомвзвода бессильно помотал головой и сплюнул густую слюну:

— Нееее…, кажись. Степана жалко. А меня… Увинарий

— Хм, интересное имя, — мимолётно удивился я, но добавив энергичности в голосе, бодро скомандовал, — жалко конечно. Но жалеть будем потом… после войны, если этот бой переживём. А сейчас давайте приводите оружие к бою, разберитесь с боеприпасами. Что там у нас осталось? А я погляжу. Как остальные.

На огневой позиции, где командовал командир батареи, всё было разбито и покрыто вывороченной землёй. Никакого движения там не наблюдалось и с сожалением пришлось констатировать:

— Да… капец там всем… Отстрелялись парни…

Деревья, кустарник, которые скрывали вторую огневую позицию, вроде бы не особо пострадали, но клубящиеся жёлтая пыль и чернота густой сети многочисленных воронок перед опушкой языка, подсказывала, что и тем тоже не хило досталось. Но у нас пыли было больше: лётчики промахнулись метров на пятьдесят и основная часть бомб упала именно на дорогу и вокруг неё, а нас зацепило лишь слегка. Хотя около нашей выемке, метров в трёх курилась небольшая воронка, а в безветренном воздухе пылевое облако минут десять ещё будет скрывать нас от немцев.

— Петька, Увинарий, гоните к машине, если старшина исполнил приказ, то там пулемётные ленты, ранцы. Тащите все сюда и пожрать тоже… Если, конечно есть чего-то…

Ординарец выскочил из выемки и почесал к уцелевшей машине, сержант же неторопливо вылез следом и потрусил в ту же сторону. Он до сих пор не пришёл в себя и тела убитых сержантов деморализующе действовали на него.

— Ладно, вернутся, разберусь с ним. — Сам занялся пулемётами и с удовлетворением убедился, что добротные немецкие машинки не пострадали ни от бомбёжки, ни от пыли и земли обильно нас засыпавшей. Раскопал пару коробок с лентами и вытащил оттуда на метр ленту с патронами, здесь тоже всё было в порядке: лента чистая и во время стрельбы пулемёт не заест.

От суеты с оружием меня отвлекли громкая ругань и возмущённые возгласы, донёсшиеся от машины.

Судя по взмахам руки, наполовину скрытый бортами, Петька бил кого-то невидимого мне, лежащего на дне кузова. Кого — не понятно. Увинарий стоял рядом и смотрел тоже на дно кузова, а с двух сторон на машину, встав на колёса, лезли старшина и уцелевший красноармеец. Замахнувшись ещё пару раз, Петька кого-то ударил, поднялся на ноги, пнул ещё раз ногой, после чего стал деятельно распоряжаться. Я отвернулся и посмотрел в сторону немцев: пылевое облако поредело, но дамба не проглядывалась и у моих подчинённых было ещё минут пять.

— Ого! — Удивился, глянув на часы, — да мы тут уже три часа бьёмся. А показалось как будто только час.

Критически посмотрел на солнце, своим краем зацепившееся за верхушки деревьев. Скорей бы стемнело.

Опять послышались крики от машины: Петька со старшиной из кузова подавали внизу стоящим большие тюки, один из которых сержант и красноармеец повесили на шею третьему со связанными за спиной руками.

— Хо-хо, да это очухался офицерик… Как это его там не убило, когда с пулемёта окучивали?

Через пару минут, толпой, все свалились в выемку и сразу же стало тесно. Даже помкомвзвода оживился и теперь обстоятельно вынимал из тюка пулемётные коробки. С шеи высокого, мужественного вида немца с разбитым в кровь лицом, старшина с красноармейцем Белкиным тоже сняли тюк и тот, повернувшись спиной ко мне, на хорошем русском языке попросил развязать руки, чем немало удивил всех.

— Баааа…, да мы оказывается по-русски балакаем…, — Петька аж присвистнул в восхищении и толкнул немца в спину, отчего тот свалился и ткнулся лицом в землю, — да он, товарищ майор, в кузове почти развязался. Ещё бы пять минут и в спину нам бы с автомата открыл огонь…

— Погоди, — одёрнул бойца, — свяжи ему ноги и развяжи руки. Поболтаем… А вы пока убитых из выемки вытащите и тут подчистите, чтобы удобней было сидеть, а то тесно.

Бойцы выполнили мой приказ и через пять минут я сунул в руки немца папиросу. Тот жадно затянулся и тут же закашлялся, вызвав смех солдат.

— Ну, давай обер-лейтенант, рассказывай. Куда ехал? Какой был у тебя приказ? Сколько сил перед нами и какие? Откуда русский язык так хорошо знаешь?

Немец, растирая руки, медленно обвёл глазами всех присутствующих и вновь остановил свой взгляд на мне. Внешне он выглядел спокойным, но напряжённый взгляд выдавал, чего ему стоило быть невозмутимым.

— Господин майор, — и я в очередной раз поразился его почти чистой русской речи, — предлагаю вам, прекратить бессмысленное сопротивление и сдаться доблестным германским силам. Со своей стороны даю гарантию немецкого офицера, что вам и вашим солдатам будет сохранена жизнь и достойные условия для проживания в плену…

Коротко хохотнув, я оглянулся на своих подчинённых, которые молча и с любопытством слушали нас:

— Слушай, как тебя там — Ганс, Фриц, Шмидт…? У меня даже солдаты не засмеялись на твою речугу. Ты хоть сам веришь, что ты сказал?