Они давно уже шли не по прямой, то и дело обходя скальные стенки, огромные нагромождения камней, внушительные трещины или просто ледяные катушки, которые почему-то никаких ассоциаций с детством не вызывали. Часто приходилось возвращаться и искать более удобные и безопасные проходы между скал. Однажды, когда они добрых полчаса блуждали в лабиринте из камней и льда, Павел вдруг потерял всяческую ориентировку и с отчаянием подумал, что им уже никогда не выбраться из этого дьявольского скально-ледяного плена.
Где-то на середине пути к перевалу, поел? нескольких бесплодных попыток обойти очередную трещину, Дмитрий подвел своих спутников к ее краю и объявил:
— Перебираться будем здесь. Другого выхода нет.
В этом месте находился нанос снега, соединивший два края трещины, — узкий и ненадежный снежный мостик. Павел заглянул вниз и невольно отшатнулся: дна он не увидел. Дмитрий проговорил за его плечом:
— Снег нас выдержит, если мы будем ползти, чтобы распределить вес на большую площадь. Тебе придется идти первым.
Синяев в смятении уставился на хлипкую снежную перемычку:
— Я не пойду на ту сторону. Что я, с ума сошел?
Павел, хотевший было сказать что-то подобное, услышав эти слова от Синяева, устыдился своего малодушия.
— Ты будешь делать то, что тебе приказывают! — рявкнул он, адресуя эту фразу не столько Синяеву, сколько самому себе.
Дмитрий опять удлинил интервалы в связке, чтобы каждый мог спокойно преодолеть четырехметровое расстояние, и Павел первым подошел к трещине.
— Не на коленях, а по-пластунски, — приказал Дмитрий.
Павел почувствовал, что каждая жилочка в нем натянута как струна, готовая вот-вот лопнуть от перенапряжения. Он лег на живот и, вспоминая, чему его учили в армии, извиваясь, пополз. Он двигался вперед и видел, как по краям перемычки с шелестом осыпается и пропадает в пропасти снег. Сзади него вилась веревка, но он представлял, с какой силой его шибанет о скалы, если мост рухнет. И все-таки постарался не показать свою радость, когда ощутил себя на другом краю трещины, где некоторое время лежал, задыхаясь и обливаясь потом. Затем встал на колени и помахал рукой оставшимся на противоположном краю.
— Все в порядке? — спросил Дмитрий.
— Как в аптеке, — ответил Павел и вытер пот со лба, такой обильный, каким не потел даже в бане.
Теперь была очередь Синяева переползать над трещиной, но он, затравленно глядя на мост и отступив на шаг назад, истошно прокричал:
— Какого черта! Сюда вы меня не загоните!
— Тебя же, идиот, страхуют с двух сторон веревками, — сказал спокойно Павел, — ты и захочешь свалиться — не свалишься. Правда, Дима?
— Конечно, — подтвердил Незванов и подступил к Синяеву, — давай, не тяни время!
Но тот отскочил еще дальше и выставил перед собой ладони, словно защищаясь от нападения. Павел сплюнул на снег:
— Ладно, черт с ним! Перебирайся сюда, а этого придурка оставь на той стороне!
Синяев закричал еще истошнее:
— Вы не должны бросить меня! — Он схватил Дмитрия за грудки. — Вы обязаны…
— Ничего мы тебе не должны и ничем не обязаны. — Дмитрий оторвал его от себя. — Последний раз предупреждаю: или ты сейчас ползешь, или…
— Господи! — Синяев перекрестился и подошел к трещине. На его лице был написан такой нечеловеческий ужас, что на мгновение Павлу даже стало жаль его.
— Ложись на живот! — скомандовал Дмитрий.
Синяев медленно опустился на колени и коснулся ладонями снега, словно проверял прочность перемычки.
— На живот! — рявкнул теперь уже Павел.
Синяев покорно опустился на живот и стал медленно ползти. Его трясло от страха, и дважды он останавливался, когда снег с сухим шорохом осыпался вниз. По мере приближения к Павлу его движения убыстрялись. И вдруг, не выдержав, он встал на четвереньки и почти побежал.
— Кому сказал — ложись, козлина! — завопил Павел.
Вверх взвился столб снежной пыли. Синяев с разбегу врезался в Павла и сбил его с ног. Мост с шумом рухнул в трещину, по горам прокатилось глухое эхо.
Когда Павел поднялся на ноги, то сквозь пелену оседающей снежной пыли увидел растерянно взирающего на них Дмитрия.
Павел резко повернулся и схватил Синяева, который лежал на снегу, широко раскинув руки, будто обнимая вновь обретенную земную твердь, за шиворот. Вздернув его вверх, он дважды врезал ему кулаком по лицу и прокричал, задыхаясь от гнева:
— Сука! Самая последняя сука! Ты что наделал?!
Голова Синяева мотнулась из стороны в сторону, в глазах была одна пустота. Павел отпустил его, и Синяев свалился на снег, бормоча что-то бессвязное. Ударив его еще раз ногой и выругавшись от отчаяния, Павел повернулся к Дмитрию:
— Что же теперь делать, черт возьми?
Дмитрий невозмутимо поднял ледоруб. Нацелив его как копье, приказал:
— Отойди!
Размахнувшись, он перебросил ледоруб через трещину, и тот вонзился в снег рядом с Павлом.
— Вгони его в снег как можно глубже, — попросил Дмитрий. — Попробую перебраться с помощью веревки.
— Речь идет о твоей жизни, — сказал глухо Павел, — поэтому, может, стоит придумать что-нибудь другое?