Горячий осколок

- Товарищ лейтенант, они стесняются, - дурашливо пропел Сляднев. Дозвольте, я их мигом разговорю? За хатой андивидуальную работу проведу.

- Пристал, банный лист, - проворчал Карнаухов. - Не вишь, немчик сомлел?

"Вот тут-то я, пожалуй, и пригожусь. Без меня не обойдутся", - подумал Якушин.

- Дайте, товарищ лейтенант, я с ним поговорю, - и посмотрел на Бутузова. - Я знаю немецкий... немножко.

Сосредоточенно наморщив лоб и вытянув шею, Алексей стал строить немецкую фразу:

- Варум, - сказал он, запинаясь, - варум зи бляйбен ин... ин дорф?

Алексей хотел спросить: почему немец остался или оказался в этой деревне. То ли фраза не получилась, то ли солдат еще робел и не способен был ничего понять, только он не отвечал, а лишь глядел в рот Якушина.

- Не доходит, - с сожалением и обидой сказал Алексей.

- Да ты сам не ферштеешь по-ихнему, зря десятилетку кончал, - поддел Курочкин.

Сляднев зачерпнул ложку каши, вылез из-за стола и, косолапя короткими ногами в рыжих трофейных сапогах, подкатил к немцу:

- Фриц, ессен хочешь? Ессен, ессен?

Губы у немца дрогнули.

- Яволь, - выпалил он. И быстро достал из ранца завернутый в прозрачную пленку ломоть сероватого хлеба.

- От, дурья голова, - удивился Карнаухов, - перед ним же каша с маслом, а он свой кусман тянет.

- Да он нашей едой гребует, - сказал Сляднев. - Ишь, фон-барон. И чего, товарищ лейтенант, мы с ним цацкаемся? К стенке - и вся недолга.

- Поостынь, казачья кровь, - глянул на Сляднева Карнаухов. - Охолони.

- А может, он думает, что мы его отравим? - предлоложил Якушин, вспомнив, что где-то читал, как пленные не берут пищу, боясь, что в нее положен яд. - Надо бы ему показать, что каша хорошая.

- Покажи, с одной ложки с ним поешь, - ухмыльнулся Курочкин.

- Да я так, вообще...

Перекосив от боли широкое лицо, тяжело встал Карнаухов (с неделю его донимала поясница), шагнул к немцу:

- Дай-ка, парень.

И взял ломоть в прозрачной обертке, повертел, обнюхал:

- И на хлеб совсем не похож.

На обертке заметил цифры, прочел, изумился:

- Гля-кось, одна тысяча девятьсот сороковой.

Ломоть осмотрели все.

- Запасливые.

- Все обмозговали.

- Хитры, сволочи.

- Вот что, - сказал взводный. - Наговорились и нагляделись. Кончай базар, пора ночевать. А ты, фриц, не боись, бери ложку, лопай кашу. Утро вечера мудреней, может, и ты нам пригодишься. Эй, Каллистрат, - лейтенант повернулся к Карнаухову, - дай ему свою загребущую.

Карнаухов достал из-за кирзового голенища резную, внушительных размеров, деревянную ложку:

- На, фриц!

Когда пленный брал ложку, Алексей обратил внимание на его руку. Ладонь была несоразмерно большой, пальцы сильно разработанные, клешневатые, с окостеневшими старыми мозолями. Ел солдат с боязливой жадностью, не поднимая от каши глаз. Лег спать на отшибе от шоферов, в углу. Прикрывшись замызганной шинелью, согнулся в три погибели и словно бы потерялся, исчез.

Не раз поднимался ночью Якушин, беспокоился: не сбежал бы фриц.

4

- Кончай ночевать, - пробасил взводный. - Подъем!

Лейтенант был на ногах и, выпятив грудь, размахивал руками, приседал, потрескивая суставами, - делал физзарядку. Шоферы потягивались, свертывали цигарки, кашляли, кряхтели.

- Только ляжешь - поднимайсь, только встанешь - подравняйсь! - ворчал Сляднев.

- Выходи, не жмись, - командовал лейтенант, - все к машинам! А ты, Якушин, погоди. Ты мне все же немца толком допроси. Узнай, кто он, откуда, как и почему сдался в плен.

- Есть! - ответил Алексей, радостно краснея от такого доверия. В душе он поклялся разбиться в лепешку, но выполнить приказ. Когда взводный выпроводил всех лишних из хаты и вышел сам, Якушин уселся за стол, вынул из кармана гимнастерки записную книжку в коленкоровой обложке, прихваченную еще из дому. Ее собирался приспособить под дневник, но пока, кроме своей фамилии да полевой почты, не написал ни строчки. Достав карандаш, строго взглянул на немца.

Тот замер в трех шагах, подобрав тощий живот и вытянув руки по швам.

- Как вас зовут? - начал Якушин.

Теперь солдат стал понятливей. Видимо, прошел первый испуг. Алексей довольно легко установил, что немца зовут Клаусом. Фамилия Бюрке. Родом из-под Берлина. Работал механиком в автомастерской, в городе Фюрстенберге.

"Знает толк в автомобилях, раз механик, - отметил Якушин, - нам тоже как-никак пригодится. Вот взводный обрадуется!" И очень удивился, когда услышал, что морщинистый, старообразный человечек всего на пять лет старше его, Алексея.

Клаус Бюрке понемногу разговорился и даже стал изображать руками и голосом недавние свои приключения. Он гудел и фыркал, как мотор, татакал, как пулемет, ухал.

- Герр зольдат, - говорил он, поднимая узкие плечи, - это было ужасно. Когда стреляли ваши орудия, казалось, с неба падают огромные камни, каждый величиной с мой "бюссинг". Любой может ударить в голову. Я сидел в кабине и ждал этого... Трах, трах... Все было в дыму, не видно батареи, солдат... и обо мне забыли...

- Все понятно, вы находились в кольце, - пояснил Алексей. - Ну, дальше, Бюрке, дальше...