Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

Одинокая чайка, подхваченная ветром, ослепительно-белая в свинцовом небе, косо пронеслась над лесом, ныряя и остро махая крыльями. Из леса надвигался глухой шум. И вдруг электрически мигнула мохнатая туча, и лес ахнул от разорвавшегося над вершинами грома.

А они как будто впервые видели все это. Валя, жмурясь от ветра, придерживая у коленей платье, крикнула:

– Так ведь это же гроза!

Тяжелые капли зашлепали по листьям, по вздрагивающим ромашкам, и опять стихло. Первая туча прошла. И надвинулась следующая, хмурая, лохматая, стремительно кипящая. Она загородила все небо. Ветер, сильный, грозовой, неистово потянул из-под тучи. Снова скользнула ветвистая молния, прогромыхал гром, и сплошная колючая стена воды с настигающим порывистым гулом обрушилась на лес.

– Бежим! – опомнившись, крикнула Валя и, сняв босоножки, радостно оглянулась на Алексея возбужденными глазами.

– Подождите! – тотчас остановил ее Алексей. – До лодки мы не успеем. Стойте под акацией. Мы переждем.

– Ах, какая красота! – громко сказала Валя и, поеживаясь, стала под акацию, держа в руках босоножки.

– Вы промокнете, вот в чем беда, – озабоченно сказал Алексей, став рядом с ней. – Не боитесь промокнуть?

– Беда! – возразила она и поглядела вверх. – Какая же это беда! И я ничего не боюсь, я не трусиха!

В вспыхивающем свете он видел поднятое, словно замершее от тревожного восторга ее лицо и видел, как крупные, торопливые капли стали просачиваться сквозь листву, путая ей волосы, – через минуту акация совсем уже не спасала их; от мокрых волос Вали запахло дождевой свежестью, горьковатой ромашкой.

Она оглядела себя – насквозь мокрое платье облепило ее – и воскликнула с испугом:

– Как выкупалась! Не смотрите на меня! Отвернитесь!

Алексей отвернулся, спросил шутливо:

– Долго мне так стоять?

– Попробуйте только повернуться! – сказала она. – А впрочем, можете повернуться… Теперь можете…

Он повернулся и увидел Валины напряженные, точно обмытые дождем глаза, прядку намокших волос на щеке, и вдруг ему непреодолимо захотелось обнять ее, прижать к себе, поцеловать эту спутанную мокрую прядку, ее чуть поднятые влажные брови.

– Ну что же тут стоять? – сквозь шум ливня закричала Валя, оттолкнулась от акации и побежала по траве под дождь, через поляну, затопленную ливнем; промокшее платье било ее по коленям. На середине поляны она задержалась возле лужи, потом как-то совсем по мальчишески перепрыгнула через нее, повернула к просеке, затянутой дождевым туманом. И только в конце этой просеки Алексей догнал ее. Она, часто дыша, смеясь, возбужденно говорила:

– Ни за что бы не догнали, если бы захотела. Ни за что! – И откидывала слипшиеся волосы со щеки. – Идемте к берегу. Уверена – нашу лодку унесло!

Внезапно дождь перестал. Еще из ближней дымчатой тучи сыпалась светлая пыль, а теплое, сияющее голубое небо стремительно развернулось над лесом. Выглянуло солнце, яркое, веселое, летнее, словно умытое, – такое бывает только после грозы. Стало необычайно тихо и ясно. Закричала иволга в чаще. Лес, еще тяжелый от ливня, стоял не шелохнувшись, весь светился дождевыми каплями. Крупные капли звучно шлепались в лужи. Налитые водой колокольчики изредка вздрагивали.

Они подошли к берегу, где в заводи оставили плоскодонку.

– Смотрите, что с нашей лодкой! – сказала удивленно Валя. – Просто какое-то приключение! Нам все время везет!..

Плоскодонка была затоплена наполовину, в ней плавал черпак, покачивались на воде весла.

А река дымно парила после грозы, и на той стороне, далеко слева, виден был домик бакенщика, фиолетовый солнечный веер лучей отвесно рассеивался на него из-за туч.

Они стояли на берегу, переводя дыхание.

– Что будем делать? – спросила Валя. – Откачивать воду?

И Алексей успокоил ее:

– Ерунда! Это двадцать минут работы. Я все сделаю. Но сначала надо обсушиться. Хочешь, я разведу костер? И сена принесу, чтобы сидеть. Я видел копну… На просеке. Хочешь?

– Разводить костер из сырых сучьев? – спросила она. – Я согласна.

Он не ответил – Валя незнакомо, потемневшими глазами глядела ему в грудь, взяв его за ремень.

– Не надо никуда торопиться… хорошо?..

Алексею показалось: он падал с высоты с остановившимся сердцем, целуя ее закрытые глаза, ее лоб, подбородок.

– Ты не знаешь, а мне ничего не страшно. Хочешь, будем ходить целую ночь по лесу? Впрочем, тебе нельзя! Почему нельзя, когда это можно? Вот странно – ди-сцип-ли-на! Слышишь, как чудесно пахнет сено? И коростель – слышишь? Мне всегда кажется, что вечером, когда становится холодно, он вынимает из-под крыла скрипку, хмурится и проводит смычком по одной и той же струне. У этого коростеля много детей, он страшный семьянин, но он почему-то пессимист. Почему ты так на меня смотришь?

– Валя, мне кажется, я вас много лет не видел.

– Алеша, почему мы то на «вы», то на «ты»? «Вы» – это не надо. Ведь мы знаем друг друга давно. Что ты подумал тогда обо мне, в Новый год, помнишь? Какой ты странный был тогда, тебе ничего не нравилось и смотрел на меня как-то подозрительно.

– Этого не помню.