Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

– Да? Вот смешно! А меня это задевало. Мне хотелось уколоть тебя. Ты знаешь, что я почувствовала тогда? Какое-то любопытство. Помнишь, ты отдал мне свои перчатки?.. Смотри, вон видишь возле обрыва – огонек у бакенщика? А мы одни…

Тонкий запах лесных лугов исходил от сена и, чудилось, от костра, который совсем догорал, и багровое пятно не пылало уже, а суживалось в черной воде, густо усыпанной звездами; и костер, и звезды, и берег – все, казалось, плыло вместе с запахом сена в вечерней тишине. Куда это все плывет?.. Где остановка?.. Может быть, там, на том берегу, где из черной чащи кустов вылезал красный месяц и плавал на воде, как блюдце?

В полусумраке белело Валино лицо, ее шея; привалившись спиной к копне сена, она сидела так близко, что он опять чувствовал запах ее волос, еще не просохших после дневного дождя; и вдруг она повернула к нему голову – ее волосы ветерком коснулись его щеки – и сжала его пальцы с какой-то ласковой настороженностью.

– Я ничего не боюсь! С тобой – ничего. Я никогда не знала, что так может быть.

Валя дрожала ознобной дрожью, прерывисто, осторожно вбирала в себя воздух сквозь сжатые зубы, и ему все казалось, что от всего исходит запах сена – от Валиных губ, от платья, от ее рук.

Он обнял ее.

Валя доверчиво, как во сне, положила ему обе руки на плечи и, прижимаясь, вздрагивая, сказала слабым шепотом:

– Как у тебя сердце стучит, Алеша… И у меня тоже. Вот костер уже погас…

Ее дрожь в руках, в голосе передавалась ему, и он, не слыша свой голос, выговорил только:

– Валя…

Он должен был сейчас встать, чтобы подбросить сучьев в костер. Он уперся руками в землю и поднялся, пошел по сыроватому песку берега, залитому каким-то очень красным светом луны.

Глава десятая

Он вместе со всеми сидел в классе, выполнял приказания, кратко отвечал на вопросы, дежурил по батарее, но все это словно проходило мимо его сознания, скользило стороной, как в горячем тумане, без твердого ощущения внешних толчков.

Раз во время занятий в поле, когда в минуты перекура лежали на теплой траве, Алексей повернулся на бок, сорвал ромашку, улыбнулся чему-то, и Борис, заметив это, спросил:

– Что с тобой?

– Абсолютно ничего, Боря.

– Нет, я чувствую, с тобой что-то происходит: ты или стал сентиментален, или до одурения рассеян. Впрочем, каждый по-своему с ума сходит.

– Ты так считаешь?

– Да, кстати, знаешь новость? Мне в штабе сказали: готовится новый послевоенный устав. Офицер перед женитьбой должен представить свою невесту полковой даме, жене командира полка. В обязательном порядке. Кроме того, офицер должен знать иностранные языки, хороший тон… И поговаривают о новой форме для разных родов войск. Неплохо?

Алексей смутно слышал Бориса; покусывая стебелек ромашки, он глядел в небо и думал о своем. Его гимнастерка еще слабо хранила лесные запахи той просеки и свежего сена, когда они сидели возле костра. Та гроза и тот вечер жили в нем – и будто вокруг, как в дреме, стучали тяжелые капли в последождевой тишине, и в этой тишине он вспоминал Валин смех, ее глаза, ее неумелые губы. Он был потрясен этим новым чувством, которое жизнь превращало в непрекращающийся праздник.

А в эти дни училище готовилось к выезду на летние квартиры, и все огневые взводы чистили материальную часть: орудия, боеприпасы, дальномеры; батарейные старшины получали на складах брезентовые палатки, лопаты, котелки, фляги – готовились к тактическим учениям, к боевым стрельбам на полигоне. Говорили, что дивизионы выедут в лагеря надолго, до поздней осени.

Предстоящая разлука с Валей заставила Алексея тщательно изучить телефонную книжку в соседней от училища автоматной будке. Он позвонил вечером и, ожидая, когда снимут трубку, водил пальцем по темному, запыленному стеклу; там, отражаясь, загорался и гас огонек папиросы.

– Попросите Валю, – сказал Алексей и подумал: «Что она делает сейчас? Где она?»

– Я слушаю, – проговорил знакомый голос в трубке. – Кто это? Алексей? Здравствуй! Извини, я сразу не узнала. Откуда у тебя номер телефона?

– Пришлось прочитать талмуд в автомате.

– Бедный… Можно было сделать легче – узнать у дежурного телефон капитана Мельниченко.

– Валя, мы уезжаем. Надолго, – сказал он как можно спокойнее.

– Я знаю, – ответила она. – Я думала об этом…

– Я тебя не увижу очень долго.

– И я тебя. Это ужасно, Алексей. Надо дожить до октября, – она помолчала. – Это так долго, Алеша!..

– До свидания, Валя! Я позвоню еще. – Он повесил трубку, чувствуя, как упал ее голос, ответивший ему:

– Я буду ждать твоего звонка. До свидания, Алеша.

Утром, сразу же после завтрака, его вызвали к командиру батареи. Он взбежал по лестнице на четвертый этаж, спрашивая себя: «По какому делу? Зачем?»

Капитан Мельниченко, в белом кителе, стоял у окна, тыльной стороной ладони поглаживал выбритый подбородок; было хорошо видно его озаренное ранним солнцем спокойное, темное от загара лицо. Алексей знал, что Валя сестра комбата, и вошел в канцелярию с отчетливо мелькнувшей мыслью о том, что вызывают его не случайно, – и, доложив о себе, ждал первых слов капитана, внутренне напряженный.