Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

Полукаров догнал его, что-то сказал ему, показывая вниз, но Борис махнул рукой и зашагал быстрее, видимо так ничего и не поняв, а метрах в двадцати от него над высокой травой, как по воде, плыла голова связиста Березкина.

– Стойте! Связь кончилась! – опять закричал Алексей и, не выдержав, кинулся наискосок к кустам, к которым приближался связист Березкин.

Группа Бориса продолжала двигаться через сплошную заросль кустов, канула в чащу и пропала в ней. Только отставший Березкин, в замешательстве глядя на подбегавшего Алексея, нервно спрашивал:

– Что, что?

– Оглохли, что ли? – еле передохнув, зло выговорил Алексей. – Не слышите?

– Вперед надо ведь…

– Алексей, ты?

В это время из чащи кустов показался встревоженный Борис, в несколько прыжков подбежал к ним; весь он был разгорячен, по смуглому лбу его скатывались капли пота.

– Березкин! Прокладывайте связь через кусты! Быстро! Что остановились? – скомандовал он связисту и спросил возбужденно Алексея: – Ну, что случилось?

– Слушай… у меня кончилась связь… надо двести, двести пятьдесят метров до вершины… – Алексей задыхался. – Есть у тебя?

– Связь? – воскликнул Борис и сейчас же с резкостью добавил: – Не вовремя кончилась у тебя связь… Как же так?

– Слушай, мне сейчас не до вопросов! Обходили болото, не рассчитали! Нужно двести пятьдесят метров! – едва сумел выговорить Алексей, вытирая пот со щек.

Несколько секунд Борис стоял, отведя глаза, брови его раздраженно хмурились.

– В этом-то и дело, – сказал он наконец, с досадой оглядываясь на Березкина. – Дело в том, что нет у меня лишней катушки. Вон, смотри! У Березкина кончается последняя… А вообще советую: посылай связиста на батарею! Не теряй времени. Единственный выход. Единственный! Ну, шагом марш! Вперед! – И он, повернувшись, со стремительной неумолимостью пошел вверх по бугру. – Советую! – крикнул он издали. – Посылай немедля!

Переводя дыхание, Алексей смотрел, как удалялась группа второго взвода, видел сгорбленную спину Березкина, прямую, решительную фигуру Бориса и думал, что за глупую оплошность на фронте его с чистой совестью могли бы отдать под суд и расстрелять: пехота пошла вперед, требует огня, там гибнут люди, а он бессилен открыть огонь…

Медленными шагами он подошел к своим связистам, ожидавшим его возле аппарата. Беленевский жадно курил. Степанов, поправив очки, спросил тревожно:

– Нет?

– Нет! – ответил Алексей.

– Значит, мы подставили под огонь левый фланг пехоты, – мрачновато проговорил Степанов. – Безобгазие и г-глупость!

– Глупейшее положение! – с отчаянием сказал Беленевский. – Глупейшее!..

Потом некоторое время они сидели безмолвно. В этом гнетущем молчании Алексей опустился на валун, ледяной и колючий, слыша, как по косогору соединенно, сухо шелестели на ветру травы. «Глупая случайность, глупая случайность. Не рассчитал!.. Что же делать?»

После долгого молчания Алексей приказал:

– Степа, свяжись с батареей!

– Да, да, надо г-гешать. Сейчас же.

Вопросительно глянув на Алексея, Степанов подключил аппарат к линии, тотчас начал вызывать:

– «Днепг», я – «Тюльпан»… я – «Тюльпан»… Что ты там, сгазу отвечай!..

Не слушая эти обычные позывные, Алексей хмуро оглядывал вершину холма, над которым по-прежнему сияло глубокое августовское небо. До этого неба было двести пятьдесят метров, но оно было недосягаемо.

– Я – «Тюльпан». Я – «Тюльпан». Как слышишь? Даю четвегтого… – речитативом звучал голос Степанова. – Товагищ стагший сегжант! – торопливо прошептал Степанов. – Вас к телефону! Ггадусов спгашивает, почему не откгываем огонь?

В это время за спиной ударило орудие. Все разом оглянулись. Снаряд жестко прошуршал над головами и разорвался далеко впереди, по ту сторону холма. Борис открыл огонь, начал пристрелку.

Глава семнадцатая

«Виллис» майора Градусова остановился у подножия возвышенности.

Майор вылез из машины, спешно зашагал вверх по скату; позади шли капитан Мельниченко и лейтенант Чернецов.

Над степью прошелестел снаряд, разорвался по ту сторону холма. Офицеры прислушались.

– Открыл огонь Дмитриев, – сказал Мельниченко. – Поздно!

– Мне совершенно неясно, Василий Николаевич, – проговорил Чернецов, – что с ним?

– «Неясно»? – вдруг спросил Градусов, срывая на ходу прутик и не обращаясь ни к кому в отдельности. – Неясно? А мне кажется – все ясно! Переоценил свои силы, решил, что все легко, как семечки щелкать!

От быстрого подъема по косогору он вспотел, говорил с одышкой; его мучило сердцебиение, большое лицо выражало брезгливость. Он щелкнул прутиком по начищенному голенищу – и с придыханием:

– Ошиблись, товарищи офицеры!

– В чем? – спросил Мельниченко.

Его спокойный голос, его, казалось, невозмутимо насмешливый взгляд раздражали Градусова. Майор тяжело повернулся, шея врезалась в габардиновый воротник плаща, на свежевыбритых мясистых щеках проступили лиловые пятна.