Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

Стрельбы кончились. Дивизион вернулся в лагеря.

«Неужели Борис там, на волейбольной площадке? – подумал Алексей. – Да, он там». В конце стрельб на огневых появился жизнерадостный лейтенант с «лейкой», корреспондент из округа, и через день в лагерях была получена окружная газета с фотографией Бориса, с большой статьей, подписанной лейтенантом Крамовским, «Отличник боевой и политической подготовки гвардии старшина Брянцев». В статье этой рассказывалось о волевых командирских данных Брянцева, о том, как он, умело применяя фронтовые навыки, провел свой взвод на место, первым с закрытых позиций открыл стрельбу по огневым точкам «противника», подавил их, дал возможность продвинуться пехоте, ворваться в первую «вражескую» траншею. Наряду с Борисом отмечались отличные действия на учениях курсантов Полукарова и Березкина… В свободное время после стрельб Борис уходил из взвода на волейбольную площадку, в курилки, туда, где было много курсантов из других батарей, был оживлен, взволнован, добр со всеми, охотно смеялся каждой шутке, острил сам, с щедростью угощал всех папиросами: «Ну, налетай по-фронтовому, раскурочивай пачку». Его лицо как бы просветлело, глаза приобрели какой-то горячий, скользящий блеск; он даже стал двигаться, как прежде, – уверенной, гибкой походкой человека, убежденного, что на него смотрят; разговаривая же в курилках, как-то небрежно, с усталостью отвечал на вопросы, как будто они надоели ему; и, когда разговор касался стрельб и учений, несколько, казалось, раздосадованный, морщился: «Хватит об этом, братцы, право, осточертело. Сейчас бы в город, на танцы куда-нибудь. Отдохнуть бы хоть на час от всего».

Однако, возвращаясь во взвод с волейбольной площадки, из курилок соседних батарей, он чувствовал холодок окружавшего его молчания, и глаза его мгновенно теряли живой блеск: здесь никто не спрашивал об учениях, здесь была настороженность.

На второй день после стрельб он, видимо, твердо решил размягчить эту обстановку отчужденности и в час отдыха появился в палатке, принужденно-весело улыбаясь:

– Закурим, чтоб дома не журились, ребята? Подходи – папиросы!

Тут же у входа он в упор столкнулся с Полукаровым, медведем вставшим со своего топчана.

– Не желаю! – сказал Полукаров и, торопясь, вышагнул из палатки.

За дощатым столом сидели Дроздов, Гребнин и Алексей. Все, не промолвив ни слова, точно ждали чего-то. Борис раскрыл коробку папирос, понюхал ее.

– Не хотите? Напрасно.

– Нет… что ж… давай закурим, – со спокойным видом сказал Алексей и встал, подошел к нему, взял папиросу. – Спасибо. А то у меня кончились. Это все-таки прекрасно. Я рад, что ты готов поделиться последним табаком…

– Что это за ирония? – с кривой полуулыбкой спросил Борис. – Может быть, ты хочешь обвинить меня в лицемерии?

– Не пугайся. Никакой иронии. Садись. Здесь все свои. Поговорим.

– О чем? – Борис беглым взглядом окинул всех. – Впрочем, я тоже как раз хотел поговорить. Вижу, во взводе косятся на меня: очевидно, все верят тому, что ты говоришь тут обо мне. Слышал кое-что и хочу предупредить – брось, Алеша!

– Я ничего не говорю о тебе, – ответил Алексей. – Но ты скажи: чья катушка связи была в кустах, которую нашел комбат?

– Какая катушка связи? – очень внятно спросил Борис. – Ты что – провоцируешь меня? Катушка? Какая катушка? При чем здесь я, если у тебя не хватило связи? – Он смял незакуренную папиросу, швырнул ее. – Да дьявол с ней, в конце концов, с этой дурацкой катушкой! Я хочу, чтобы ты понял меня! По-человечески!.. При чем здесь я?

– И я хочу понять, – сказал Алексей. – Всё…

– Вижу! – Брови Бориса изогнулись. – Вижу, Алексей, твои помыслы! Ты хочешь все свалить на меня! Но знаешь…

За пологом потоптались, и в палатку всунулся низкорослый курсант, видимо, из соседней батареи, кашлянул для солидности на пороге.

– Первый взвод, кто у вас здесь Брянцев?

– Опять! – с неудовольствием воскликнул Дроздов и тотчас заговорил делано приятным голосом: – О, вы к нам? Кто вы и откуда, товарищ? Чем можем быть полезны? Вам нужен лектор?

Курсант расправил под ремнем складки гимнастерки, опять кашлянул, недоверчиво огляделся.

– Так. Плохи шутки. Первый взвод?

– Первый.

– И Брянцев есть в вашем взводе?

– Я Брянцев! – не без раздражения отозвался Борис. – А что дальше?

Курсант проговорил веско, но как бы еще не совсем веря в серьезность услышанного ответа:

– Если ты Брянцев, то я комсорг взвода из третьей батареи. Словом, мы статью взводом обсуждали. Ребята тут приглашают поделиться…

– Вот этого делать и не нужно! – вдруг запальчиво проговорил Дроздов. – Не нужно! Слышишь, комсорг? Чепухой занимаетесь! Ерундой несусветной! Иди в свою батарею – переживете без лекций!

– Как это так? – не понял курсант. – Какая такая чепуха? Почему прогоняете? Вы чего колбасите?

– Верно, тут наговорят. Иди. Он придет, – поддержал его Алексей, увидев побелевшее лицо Бориса, его сжатые губы.

Курсант, недоумевая, потоптался, вышел из палатки.

– Слушай, Толя, какое ты имеешь право распоряжаться мной? – злым голосом спросил Борис. – Я что, подчиняюсь тебе?..