Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

А вокруг становилось все теснее, все шумнее, дым синими пластами покачивался под потолком, и слышно было, как сержант Карпушин из второй батареи, высокий, с коротким вздернутым носом, подстриженный под ежик, с двумя медалями «За отвагу», втиснувшись от двери в толпу курсантов, по-разбойничьи вдруг свистнул в два пальца, выкрикнул луженым горлом:

– Эй, братцы, первая, прославленная батарея, хоть топор вешай! О чем речь? A-а, ясно – среди смертных герой дня! – захохотал он с дерзкой веселостью, заметив Алексея у окна. – А может, Дмитриев и орденок схлопочет? Ась?

– То есть? – спросил Алексей.

– Как «то есть», старшина? А ты невинницу из себя не строй! Чувствуем твои методы. Высоко вознесся! Психику словами не исправишь. Слова – не то. Ими не убедишь. Иногда надо дубинкой по голове, чтоб все на свои места стало!

Алексей швырнул папиросу в урну, подошел к Карпушину.

– Ты говоришь, словами человека не убедишь. А сам сейчас убеждаешь меня словами. Где же логика?

Сержант Карпушин скрестил на груди руки, крутые ноздри короткого носа зло дрогнули.

– Логика? При чем здесь логика? Исключить тебя из комсомола и из училища – вот и вся логика! Запомни еще – за клевету и к суду привлекают, ясно?

– Черт тебя знает, что ты за артиллерист! – усмехнулся Алексей. – Ни разу таких не видел.

– Ты брось эти штучки, старшина! Туману не напускай!.. Я-то как раз артиллерист, а не быстренький, как некоторые тут!..

– Не видно, – сказал Алексей. – В артиллерии не стреляют с закрытыми глазами. Прешь напролом, как бык.

– Ты мне словами памороки не забивай! Я-то уши развешивать не буду! Ничего у тебя не выйдет! – угрожающе заговорил Карпушин. – Учти: вся твоя карьера шита белыми нитками, хоть ты и до старшин долез… Лесенка твоя как на ладони… ясно?

– Слушай, Карпушин, – вмешался Полукаров, сделав брезгливое лицо. – Закрыл бы заседание юридической коллегии с перерывом на каникулы. Надоело слушать громовые речи!

– А ты-то что, Полукаров? Подкупили тебя вроде? – выкатил пронзительно-светлые свои глаза Карпушин. – Или уж не понимаешь, что тут за кулисами у вас делается? Может, всякие подробности рассказать, как люди жить умеют? И о Валеньке тоже знаем…

– Что именно? А ну-ка, объясни. – Алексей почувствовал, как холодеют, будто ознобом стягиваются, его губы. – Какое это имеет отношение?

– Имеет! – Карпушин хохотнул, повертел пальцем возле виска, показывая этим, что дело тут не без цели.

– Вот что, – еле сдерживая себя, глухо проговорил Алексей. – Если будешь галдеть тут еще, я тебе морду набью, хоть и на гауптвахту сяду. Все понял?

– Подожди, Алеша.

Сказав это, из окружившей их обоих толпы курсантов как-то лениво вышагнул, приняв бесстрастное выражение, все время молчавший Дроздов, положил руку на крутое, покатое плечо Карпушина и долго, детально рассматривал его всего – с головы до ног; и тотчас в курилке задвигались, зашумели, кто-то предложил накаленным басом:

– Толя, тресни ему по шее за демагогию! У этого парня – мыслей гора!

– А ну-ка, тихо! – остановил Дроздов и властно подтолкнул Карпушина нажатием руки в плечо. – Проваливай по-вежливому! И передай взводу, что первая батарея выгнала тебя из курилки к чертовой бабушке!

Тогда Карпушин, сузив веки, высвободил плечо из-под руки Дроздова, раздувая ноздри, попятился к двери, затем повернулся, со сдержанным бешенством начал протискиваться к выходу. Дроздов проводил его до самой двери, напоследок по-домашнему посоветовал:

– Если не успокоишься, сходи в санчасть. Там есть хорошенькая сестренка. В шкафу направо у нее валерьянка с ландышем… Будь здоров!

– А выпроводил ты его, Дроздов, напрасно, – заметил Грачевский, косясь на Алексея. – Потом объективно ничего не известно, видишь ли…

– У тебя куриная слепота, Грачевский, – ледяным тоном ответил Дроздов. – Очки носить надо.

– Слепота не слепота, а ты знаешь, где правда?

Зимин с негодованием заявил Грачевскому:

– Если не из нашей батареи, значит можно говорить все, что хочет! Просто безобразие!

Он повел сердитыми глазами – Алексей уже стоял в дальнем углу и чиркал спичкой по коробку, а спички выщелкивали фиолетовые искры; от движения руки прядь волос упала ему на висок. «Он волнуется?» – подумал Зимин, и в ту минуту дневальный с шашкой и противогазом через плечо появился в курилке, прокричал:

– Старшину первого дивизиона к телефону!

В вестибюле, где был столик дежурного с телефоном, Алексей, немного успокоившись, взял трубку, сказал, как обычно:

– Старшина Дмитриев.

– Алексей? – послышался голос точно из другого мира. – Алексей, это ты?

– Валя?..

– Алексей, я должна с тобой серьезно поговорить…

– Валя, я не могу тебя увидеть ни сегодня, ни завтра.

Глава двадцать вторая

«Здравствуй, дневник, старый друг, я тебя совсем забыл!

Сейчас ночь, все спят, а я сижу в ленкомнате и записываю, как автомат. Даже пить хочется, а я не могу оторваться, сходить к бачку. Ну, спокойней, курсант Зимин, будьте хладнокровней и излагайте все отчетливо! Итак, по порядку.